Лев Толстой «Воскресение», (1889-1899гг.)
Последний роман Льва Николаевича не столь эпичен как «Война и Мир», не столь трагичен как «Анна Каренина», но, без сомнения, является вершиной нравственных поисков автора. Нравственный посыл был такой силы, что после выхода книги на писателя обиделся вообще весь тогдашний истеблишмент, включая церковных служителей, ибо так далеко их еще до этого не посылали. Авторитеты в законе божьем - мужчины серьезные, напряглись. Сели решать что с этой предъявой делать и как разруливать по церковным распоняткам. Варианта два — отъехать или ответить. Масштаб графа был таков, что отъехать без репутационных потерь не вышло б, а по всему выходило, что мирно разрулить не получится, надо мочить. Пустили они по всем своим златоглавым хатам маляву, которую назвали «решением синода», где объявили всем правоверным, что граф Лев Николаевич Толстой попутал берега, положил лапу на общак нравственности, присвоил право рулить моралью и читать проповеди, а за такие косяки перед правильными пацанами прощения уже быть не может. В 1901 году Толстого отлучили от церкви. Обиделись не только церковники, Николай II тоже люто расстроился, да так, что даже спустя десять лет, уже после смерти писателя отказал вдове Софье Андреевне в прошении выкупить Ясную Поляну и сделать на ее территории музей. Музей все же сделали частными инвестициями, а после революции коммунисты взяли его на попечение, так как хоть и считали Льва Николаевича тюфяком-пацифистом, но прощали ему эту мягкотелость за любовь графа к пахотным работам.
Беря в расчет все вышеизложенное, я, который прочитал все основные произведения Толстого до 20 лет, взяться за «Воскресение» в юности так и не решился. И вот, в марте сего года, побывав таки в Ясной Поляне, я вспомнил о романе, набрался храбрости и таки прочел его.
Что ж, друзья, плотность нравственности на сантиметр текста сопоставима с «карамазовыми» Достоевского. Кроме того, я не проверял, и остерегаю проверять вас, но уверен, что если вместе положить оба этих романа, - последних романа в писательских карьерах обоих писателей, - то критическая масса нравственности превысится, пойдет неконтролируемая термоядерная реакция, превращая все в радиактивный пепел совести.
Фабула романа.
Молодой, современный и успешный князь Нехлюдов Дмитрий Иванович, записался присяжным, где судили мещанку Екатерину Маслову. Когда Дмитрий Иванович увидел Катюшу, он узнал ее — это была та самая невинная дворовая девушка, которую он соблазнил в ранней юности десять лет назад. По ходу дела Толстой рассказывает параллельно историю жизни и Нехлюдова, и Катеньки до момента суда, из которой явствовало, что Катенька, чистой души ангел сперва пошла по рукам, потом устроилась работать проституткой, пристрастилась к алкоголю и табаку. В общем жила полноценной, веселой жизнью, ни в чем себе не отказывая. Теперь ее судили за то, что она отравила одного из клиентов. Дело все в суде рассыпалось, но из за бюрократической ошибки Катюшу таки засудили и приговорили к каторге.
И вот значит именно в этом моменте в Диме проснулась Совесть. Он понял, что именно он сломал несчастную своим бесчестным поступком и подтолкнул ее к такой жизни. И он заболел Нравственностью, от которой уже до конца романа излечиться не смог. Первые симптомы были легкие — он всего-то хотел исправить бюрократическую ошибку и спасти Катю, но по мере развития сюжета, когда он встречал непробиваемость и непроницаемость судебной системы, равнодушие господствующего класса к чаяниям маленького человека, метастазы нравственности полностью поразили его мозг, он принялся спасать всех зеков в окоулке, кроме того, раздал землю своим крестьянам и пошел с этапом на каторгу, посвятив себя всего служению оборванцам, бомжам и другим хорошим людям.
Субъективные ощущения от прочтения
Слог у Толстого в романе традиционно мясистый, с обилием всех причастных, деепричастных и прочих оборотов. Кстати, вопреки расхожему мнению, Лев Николаевич вовсе не бравировал тем, что одно предложение у него занимает несколько страниц, напротив сетовал и каждый раз клятвенно заверял себя и общественность, что впредь будет стараться писать лаконичнее. Но всякий раз, каким-нибудь солнечным весенним утром, свежевыбритый Лев Николаевич, садясь за письменный стол черкануть быстренько простецкое предложение, - ставил в нем точку уже тогда, когда за окном стояла глубокая осень, на лице густая борода, а простенькое предложение, весом в несколько килограмм одними только чернилами, обильно приправлено французским языком. Впрочем, справедливости ради, замечу, что по сравнению с той же «Войной и Миром», предложения в «Воскресении» приобрели очертания в видимом диапазоне.
Персонажи, характеры даже второстепенных героев прописаны привычно для Толстого тщательно и досконально. Толстой так же привычно убедительно развивает эти характеры через внутренние конфликты. Даже разовые, эпизодические появления не отдают картонностью: парой, тройкой метких эпитетов и перед глазами возникает вполне живой человек. В художественности Льву Николаевичу отказать, конечно, нельзя.
Другое дело, что в предыдущих работах именно Толстой-художник превалировал над Толстым-философом. Философии, морали и в прочих произведениях было предостаточно, но именно в «Воскресении» акцент окончательно был поставлен на проповедь, а не на живописание, которое окончательно подчинилось проповеди. Нет, герои, не говорят все как один как Толстой, чем грешат многие проходные авторы, даже главный герой при всей своей толстовскости, это все таки не сам Лев Николаевич. Но Толстой там есть. Он есть в каждом буквально эпизоде. Как свидетель из Фрязево. И вот наверное это самая главная претензия к роману. Даже не к нравоучениям. А в том, что в тексте везде сидит Толстой. Как режиссер, вместо того, чтобы сидеть на премьере за кулисами, он поставил стул и сидит в центре. Ни в одном другом из предыдущих романов такого не было, даже в «Войне и Мире» вся философия показана картинами, а не прямым текстом (лишь во второй части эпилога, которую никто обычно не читает Толстой разошелся авторским спичем о роли личности в истории).
Что до самих нравоучений от которых ошалели сильные мира того, то они вполне даже себе симпатичны. Толстой сетует на судебную систему, считает, что это неправильно, когда одни люди наказывают других. Мол, злые люди, которые сидят в судах не смогут исправить зло, которое творится на улице, а способны своими тюрьмами и каторгами только приумножить его. Сетует на церковь, считая ее служителей циничными бессердечными людьми. Сетует на представителей своего праздного сословия, которые выжимали соки у крестьянства. Возлагает большие надежды на ребят социалистов - Толстому явно импонируют их идеи. Конечно, с высоты нынешнего времени очевидна идеализированность и утопичность его размышлений, но с другой стороны почему-то не покидало ощущение, что описания Толстым России конца девятнадцатого-начала двадцатого веков как-то уж шибко напоминает сегодняшнее время. Надеюсь ошибочно.
Балл: 8 из 10
Рекомендации: Не стал бы рекомендовать всем к прочтению.
