- Сообщения
- 2.218
- Реакции
- 3.384
- Метод
- Иглоукалывание
Осенняя аллея.
Он смотрел в окно автобуса и не мог отделаться от мысли что такое уже бывало, но что бы вот так беспросветно плохо - нет.
В этом городе он жил недавно, и никак не мог отделаться от накрывавшей его иногда меланхолии. Особенно теперь, на фоне бросания курить и наступившего межсезонья. Город и люди ему не нравились и ничего с этим он поделать не мог...
На остановках в открытую дверь осень забрасывала грязный сырой ветер с каплями дождя и чёрно-синей вонью дизеля… В салоне под ногами уже хлюпало. В мутных стёклах туман и редкий дождь размазывал мятущийся в этом неуюте свет габаритных огней и тучи начиналось сразу над фонарями…
Мышкин обвёл взглядом тёмные фигуры прячущие глаза в капюшонах и подумал; - «Как жить то теперь будем ещё и без неба?».. Пассажиры молчали. Это было самое тяжёлое. Будто висевший в этом напряжении мокрый, холодный страх среди людей сконцентрировался до предела от этог молчания, и казалось – вскрикни кто нибудь из них сейчас, и весь салон взорвётся паникой, ужасом и ненавистью.
Такое уже бывало.., но раньше у него был спасительный кокон курения. Сига давала иллюзию личного, персонального бесчувственного уюта, в котором он переставал чувствовать себя обнажённым и мог не видеть и не ощущать мир так опасно и остро.
Курящих он мог определить теперь даже по позе. У них не было заметно никаких человеческих реакций, будто им всё равно было куда, зачем и как далеко ехать. Будто они уже проникли в некую тайну и смирились с тем что ехать теперь придётся вечность… Парочка детей и девушек, упорно смотрели в экраны смартов, сжимаясь в свои капюшоны как в норки, а их вид будто говорил: «мы над этим миром больше не властны».
… Когда он выскочил в серую туманную слякоть и вдохнул кошачью вонь в переходе, он уже знал зачем полез в карман. Сейчас – что угодно, только не эти жизнерадостные ублюдки в офисе.
Он уже не мог сейчас ни улыбаться никому ни просто разговаривать… Тяжёлая приземистая глыба церкви на площади, будто раздавливала пространство и он не мог сразу решить куда идти, поэтому остановился у нахохлившихся бабок торгующих семечками и прочей мелочью. Телефон ожил:
- Привет, - сказал он Шефу – слушай, я тут заболел, зуб…
И с отвращением выслушал бодро - участливое: - Здорова! О, конечно, конечно. Ты в больницу? Позвони оттуда, когда будешь. Как же мы тут без тебя? Чо сильно болит?
- Сильно. – Соврал Мышкин. Ночь не спал. Я позвоню… - «Я всегда говорю правду, даже когда вру.» - со злым юмором подумал он, нащупал деньги в кармане и повернулся к чёрному китайскому пуховику в котором дремала старуха. Из чёрного комка вылезло маленькое уродливое лицо вида печёного яблока, плоская челюсть почти касалась носа, быстрые, узко посаженные, мутные, полные катарактного тумана глазки, испачкали его лицо быстрыми касаниями. Под целлофаном лежала открытая пачка сигарет.
- Поштучно? – Кивнул он на мокрый целлофан. Старуха сипло, одышно засмеялась.
- Хоть паштушно, хоть поблочно.. Тебе голубоглазенький и скидку сделаю.
- Мне одну… Или не.. две. – Не поверил он себе на ходу исправляясь. Бабка одобрительно кивнула не переставая жутковато щерится и полезла под плёнку. Он положил деньги на ящик – прилавок.
- Сдачи у меня нет, милок. – Бабка быстрыми и точными движениями достала сиги, убрала деньги и неожиданно жутко как сова повернув голову назад, оглянулась на церковь и сказала:
- Я тебе дам сигарку. Она дорогая, милок. Ты не кури её как попало, а покуришь особо. Да?
Он с недоумением посмотрел на коричневую, почти чёрную сигарку, которую старуха размотав мятый узелок, протянула ему.
- Бери, бери! – Снова хрипло булькнув одышкой, пропела она. – Не бойся, не пожалеешь.. - И быстро, хищно облизнула языком заплывший слезою глаз. Машинально он взял сигарку и поморщился от нахлынувшей тоски. «Чёрт знает что уже привидится в этом тумане, блин» - злясь и недоумевая на себя подумал он, отгоняя внутренний холодок ужаса.
И неожиданно понял куда он сейчас пойдёт. Было одно загадочное место у него, старая аллея между древним больничным кладбищем и глухой, бетонной стеной режимного предприятия, по которой он иногда ходил каждый раз поражаясь её неизменности. Фишка была в том, что аллея была всегда осенней. И весною и летом и зимой, её дорожки были покрыты яркой листвой, с серой, высохшей, безжизненной травой по краям. Ветки искривлённых клёнов и осин вверху смыкались в сплошной купол переплетённых веток а под ними всегда было сумрачно, тихо и глухо. Вечные сумерки осени. Непонятно что было причиной тому. Кое кто в городе говорил о секретной химии предприятия, а кто то говорил о жуткой начинке из под могильных плит, которая якобы попадала в водоносный пласты под аллеей. Там редко ходили люди. Только те кто спешил срезать путь, отваживался нырнуть в эти тесные сумерки, обычно это были или слишком беспечные девушки или дети из школы неподалёку… Ни разу он не встречал там стариков. Шёл, курил и думал о курении.
...он мог бы быть тем, кого сделали из него взрослые. Или кем-то совсем другим, им наперекор.
Можно прожить всю жизнь и на овощах, но наслаждения от этого не получишь, а угощаясь смертью, мы хоть на миг чувствуем, что мы победили ее, что мы боги и будем жить вечно. Пусть это и иллюзия тайного всеведения. Но эта иллюзия что ты знаешь нечто, чего не знаю я, она очаровывает сразу. Всех.
Он наконец взглянул в длинный тоннель мрачной аллеи и понял что не ошибся. Там ничего не изменилось с лета.
Тогда он достал чёрную сигарку и прикурил её, выпустив клубочек чёрно-фиолетового дыма. Странно. Затяжка будто осталась внутри его, и с каждым глотком мягкого, терпкого дыма, он не чувствовал что выдыхает дым. Ощущение было стойким и скоро захватило его, вскруживая голову и реальность будто преломляясь в редких каплях дождя, плавно и причудливо изменяла перспективу унылого кладбища. Когда Мышкин ступил на ненадежную, зыбкую дорожку листьев, в его сознании взрывом пронеслись образы и запахи чёрного шоколада, горячей пиццы, орального секса и яркого цвета губ. Жадно и ярко.. Потом эйфория ушла. Медленно он шёл по аллее постепенно уменьшаясь внутри себя, делаясь придатком, гостем, огромной человеческой машины. Потом он захотел повернуть и вдруг забился от ужаса внутри того, что недавно было его оболочкой, его ликом, его телом. Оно больше не сопротивлялось наполнившему его дыму, а самое «Я» его было вдруг и бесцеремонно отброшено в самый уголок его бывшего тела. Оно больше не было им…
Мышкин быстро затянулся еще. Он решил, что хуже уже не будет. Как он ошибался!
… - Это же болезнь только заразна, здоровье, не, не заразно. Так же как с заблуждением и истиной. Поэтому заблуждения заразны, а истина нет. Её можно только достичь.. - Говорящего кота невозможно было переговорить. Огромный, чёрный кот смотрел на него и насмешливо говорил. Иногда он поворачивал голову как сова и облизывал глаза ярко красным языком.
- Да и зачем ты? Жизнь ради того что бы не сдохнуть это не жизнь вообще. – Сказал Кот. Когда и как он появился, Мышкин не помнил.
- Что ты со мной сделал скатина?.. Где я? – неслышно и косноязычно прошептал Мышкин.
- Я лишь вытолкнул твоё астральное тело из физического, и всё)) Ты мне мешал.
-А без этого магического западла ты бы не мог поговорить?
-Мог бы. Если бы меня накурить как следует. – хрипло булькая пошутил Кот улыбаясь.
- Почему я…? – Глупо и натужно крикнул Мышкин внутри человеческой машины.
- Ты всегда курил как лошадь, а твоя бл@, «депрессия», длится не больше нескольких минут и проявляется когда тебе что-то не позволили. Например сигаретку после обеда… Но ты любил депрессию больше чем просто жить. И ты тут свежатинка. – Подытожил кот.
Мышкин изо всех сил махнул ногой целясь коту в голову. Тело его лишь слегка качнулось.
Тогда он решил открыть глаза. Кот по прежнему смотрел равнодушно и холодно. Мышкин решил, что ему только показалось, что он открыл глаза. Поэтому он открыл их снова. Но открылись ли они на самом деле? Он снова решил открыть глаза еще раз, но потом одернул себя, избегнув рекурсии. В ушах звенело.
- Я умираю? – прошелестел он холодея от беспомощного ужаса.
- Природа склонна к преувеличениям, – глубокомысленно изрек Кот. – Такова ее природа.
- Я достиг реальности, – с тихой гордостью произнес смиряясь с ужасом небытия Мышкин. – Вот теперь со мной все будет в порядке. Это просто болезнь. Шизофрения. Я понял реальность.
- А что такое реальность? – хрипнул Кот.
- Одна из множества возможных иллюзий… - Мышкин вдруг разрыдался в огромной пустоте бывшего тела. Ему хотелось сейчас другой реальности, единственной и неповторимой. Все было ужасно, даже хуже, чем раньше. Теперь всё что угодно, только не это безжалостная и холодное таяние собственного «Я»…
- И долго будут продолжаться эти галлюцинации? – спросил он неискренне фальшивя.
- А почему ты спрашиваешь об этом у меня? – поинтересовался теперь уже почти дружелюбного вида дымящийся кот. – Если я всего лишь твоя иллюзия?
Мышкин почти уже исчез, испарился, растворился в чудовищном холоде вечной осени, и сил сопротивляться этому у него уже не было… Его тело медленно шло в глубину аллеи, к полуразвалившимся скамейкам засыпанным разноцветной листвой.
- … Я помню первого ребёнка, которого мы поймали. Он с идиотской радостью бросился к нам навстречу, и с облегчением плача, говорил что боялся что уже умрет здесь в одиночестве. Зигла сломал ему челюсть раньше чем она сказала своё имя.. Он была девочка а Зигла был прав, не стоит завязывать слишком близких отношений с домашним скотом… - Говорил кот.
- Мы уже почти пришли. – Сказал он неожиданно останавливаясь и замолкая. Медленно тело Мышкина повернулось к нему, подняло руки, задрало голову в переплетённый потолок аллеи и замерло. Кот прыгнул…
... Потом он сгрёб листья с древней скамейки, сел и стал ждать…
Он смотрел в окно автобуса и не мог отделаться от мысли что такое уже бывало, но что бы вот так беспросветно плохо - нет.
В этом городе он жил недавно, и никак не мог отделаться от накрывавшей его иногда меланхолии. Особенно теперь, на фоне бросания курить и наступившего межсезонья. Город и люди ему не нравились и ничего с этим он поделать не мог...
На остановках в открытую дверь осень забрасывала грязный сырой ветер с каплями дождя и чёрно-синей вонью дизеля… В салоне под ногами уже хлюпало. В мутных стёклах туман и редкий дождь размазывал мятущийся в этом неуюте свет габаритных огней и тучи начиналось сразу над фонарями…
Мышкин обвёл взглядом тёмные фигуры прячущие глаза в капюшонах и подумал; - «Как жить то теперь будем ещё и без неба?».. Пассажиры молчали. Это было самое тяжёлое. Будто висевший в этом напряжении мокрый, холодный страх среди людей сконцентрировался до предела от этог молчания, и казалось – вскрикни кто нибудь из них сейчас, и весь салон взорвётся паникой, ужасом и ненавистью.
Такое уже бывало.., но раньше у него был спасительный кокон курения. Сига давала иллюзию личного, персонального бесчувственного уюта, в котором он переставал чувствовать себя обнажённым и мог не видеть и не ощущать мир так опасно и остро.
Курящих он мог определить теперь даже по позе. У них не было заметно никаких человеческих реакций, будто им всё равно было куда, зачем и как далеко ехать. Будто они уже проникли в некую тайну и смирились с тем что ехать теперь придётся вечность… Парочка детей и девушек, упорно смотрели в экраны смартов, сжимаясь в свои капюшоны как в норки, а их вид будто говорил: «мы над этим миром больше не властны».
… Когда он выскочил в серую туманную слякоть и вдохнул кошачью вонь в переходе, он уже знал зачем полез в карман. Сейчас – что угодно, только не эти жизнерадостные ублюдки в офисе.
Он уже не мог сейчас ни улыбаться никому ни просто разговаривать… Тяжёлая приземистая глыба церкви на площади, будто раздавливала пространство и он не мог сразу решить куда идти, поэтому остановился у нахохлившихся бабок торгующих семечками и прочей мелочью. Телефон ожил:
- Привет, - сказал он Шефу – слушай, я тут заболел, зуб…
И с отвращением выслушал бодро - участливое: - Здорова! О, конечно, конечно. Ты в больницу? Позвони оттуда, когда будешь. Как же мы тут без тебя? Чо сильно болит?
- Сильно. – Соврал Мышкин. Ночь не спал. Я позвоню… - «Я всегда говорю правду, даже когда вру.» - со злым юмором подумал он, нащупал деньги в кармане и повернулся к чёрному китайскому пуховику в котором дремала старуха. Из чёрного комка вылезло маленькое уродливое лицо вида печёного яблока, плоская челюсть почти касалась носа, быстрые, узко посаженные, мутные, полные катарактного тумана глазки, испачкали его лицо быстрыми касаниями. Под целлофаном лежала открытая пачка сигарет.
- Поштучно? – Кивнул он на мокрый целлофан. Старуха сипло, одышно засмеялась.
- Хоть паштушно, хоть поблочно.. Тебе голубоглазенький и скидку сделаю.
- Мне одну… Или не.. две. – Не поверил он себе на ходу исправляясь. Бабка одобрительно кивнула не переставая жутковато щерится и полезла под плёнку. Он положил деньги на ящик – прилавок.
- Сдачи у меня нет, милок. – Бабка быстрыми и точными движениями достала сиги, убрала деньги и неожиданно жутко как сова повернув голову назад, оглянулась на церковь и сказала:
- Я тебе дам сигарку. Она дорогая, милок. Ты не кури её как попало, а покуришь особо. Да?
Он с недоумением посмотрел на коричневую, почти чёрную сигарку, которую старуха размотав мятый узелок, протянула ему.
- Бери, бери! – Снова хрипло булькнув одышкой, пропела она. – Не бойся, не пожалеешь.. - И быстро, хищно облизнула языком заплывший слезою глаз. Машинально он взял сигарку и поморщился от нахлынувшей тоски. «Чёрт знает что уже привидится в этом тумане, блин» - злясь и недоумевая на себя подумал он, отгоняя внутренний холодок ужаса.
И неожиданно понял куда он сейчас пойдёт. Было одно загадочное место у него, старая аллея между древним больничным кладбищем и глухой, бетонной стеной режимного предприятия, по которой он иногда ходил каждый раз поражаясь её неизменности. Фишка была в том, что аллея была всегда осенней. И весною и летом и зимой, её дорожки были покрыты яркой листвой, с серой, высохшей, безжизненной травой по краям. Ветки искривлённых клёнов и осин вверху смыкались в сплошной купол переплетённых веток а под ними всегда было сумрачно, тихо и глухо. Вечные сумерки осени. Непонятно что было причиной тому. Кое кто в городе говорил о секретной химии предприятия, а кто то говорил о жуткой начинке из под могильных плит, которая якобы попадала в водоносный пласты под аллеей. Там редко ходили люди. Только те кто спешил срезать путь, отваживался нырнуть в эти тесные сумерки, обычно это были или слишком беспечные девушки или дети из школы неподалёку… Ни разу он не встречал там стариков. Шёл, курил и думал о курении.
...он мог бы быть тем, кого сделали из него взрослые. Или кем-то совсем другим, им наперекор.
Можно прожить всю жизнь и на овощах, но наслаждения от этого не получишь, а угощаясь смертью, мы хоть на миг чувствуем, что мы победили ее, что мы боги и будем жить вечно. Пусть это и иллюзия тайного всеведения. Но эта иллюзия что ты знаешь нечто, чего не знаю я, она очаровывает сразу. Всех.
Он наконец взглянул в длинный тоннель мрачной аллеи и понял что не ошибся. Там ничего не изменилось с лета.
Тогда он достал чёрную сигарку и прикурил её, выпустив клубочек чёрно-фиолетового дыма. Странно. Затяжка будто осталась внутри его, и с каждым глотком мягкого, терпкого дыма, он не чувствовал что выдыхает дым. Ощущение было стойким и скоро захватило его, вскруживая голову и реальность будто преломляясь в редких каплях дождя, плавно и причудливо изменяла перспективу унылого кладбища. Когда Мышкин ступил на ненадежную, зыбкую дорожку листьев, в его сознании взрывом пронеслись образы и запахи чёрного шоколада, горячей пиццы, орального секса и яркого цвета губ. Жадно и ярко.. Потом эйфория ушла. Медленно он шёл по аллее постепенно уменьшаясь внутри себя, делаясь придатком, гостем, огромной человеческой машины. Потом он захотел повернуть и вдруг забился от ужаса внутри того, что недавно было его оболочкой, его ликом, его телом. Оно больше не сопротивлялось наполнившему его дыму, а самое «Я» его было вдруг и бесцеремонно отброшено в самый уголок его бывшего тела. Оно больше не было им…
Мышкин быстро затянулся еще. Он решил, что хуже уже не будет. Как он ошибался!
… - Это же болезнь только заразна, здоровье, не, не заразно. Так же как с заблуждением и истиной. Поэтому заблуждения заразны, а истина нет. Её можно только достичь.. - Говорящего кота невозможно было переговорить. Огромный, чёрный кот смотрел на него и насмешливо говорил. Иногда он поворачивал голову как сова и облизывал глаза ярко красным языком.
- Да и зачем ты? Жизнь ради того что бы не сдохнуть это не жизнь вообще. – Сказал Кот. Когда и как он появился, Мышкин не помнил.
- Что ты со мной сделал скатина?.. Где я? – неслышно и косноязычно прошептал Мышкин.
- Я лишь вытолкнул твоё астральное тело из физического, и всё)) Ты мне мешал.
-А без этого магического западла ты бы не мог поговорить?
-Мог бы. Если бы меня накурить как следует. – хрипло булькая пошутил Кот улыбаясь.
- Почему я…? – Глупо и натужно крикнул Мышкин внутри человеческой машины.
- Ты всегда курил как лошадь, а твоя бл@, «депрессия», длится не больше нескольких минут и проявляется когда тебе что-то не позволили. Например сигаретку после обеда… Но ты любил депрессию больше чем просто жить. И ты тут свежатинка. – Подытожил кот.
Мышкин изо всех сил махнул ногой целясь коту в голову. Тело его лишь слегка качнулось.
Тогда он решил открыть глаза. Кот по прежнему смотрел равнодушно и холодно. Мышкин решил, что ему только показалось, что он открыл глаза. Поэтому он открыл их снова. Но открылись ли они на самом деле? Он снова решил открыть глаза еще раз, но потом одернул себя, избегнув рекурсии. В ушах звенело.
- Я умираю? – прошелестел он холодея от беспомощного ужаса.
- Природа склонна к преувеличениям, – глубокомысленно изрек Кот. – Такова ее природа.
- Я достиг реальности, – с тихой гордостью произнес смиряясь с ужасом небытия Мышкин. – Вот теперь со мной все будет в порядке. Это просто болезнь. Шизофрения. Я понял реальность.
- А что такое реальность? – хрипнул Кот.
- Одна из множества возможных иллюзий… - Мышкин вдруг разрыдался в огромной пустоте бывшего тела. Ему хотелось сейчас другой реальности, единственной и неповторимой. Все было ужасно, даже хуже, чем раньше. Теперь всё что угодно, только не это безжалостная и холодное таяние собственного «Я»…
- И долго будут продолжаться эти галлюцинации? – спросил он неискренне фальшивя.
- А почему ты спрашиваешь об этом у меня? – поинтересовался теперь уже почти дружелюбного вида дымящийся кот. – Если я всего лишь твоя иллюзия?
Мышкин почти уже исчез, испарился, растворился в чудовищном холоде вечной осени, и сил сопротивляться этому у него уже не было… Его тело медленно шло в глубину аллеи, к полуразвалившимся скамейкам засыпанным разноцветной листвой.
- … Я помню первого ребёнка, которого мы поймали. Он с идиотской радостью бросился к нам навстречу, и с облегчением плача, говорил что боялся что уже умрет здесь в одиночестве. Зигла сломал ему челюсть раньше чем она сказала своё имя.. Он была девочка а Зигла был прав, не стоит завязывать слишком близких отношений с домашним скотом… - Говорил кот.
- Мы уже почти пришли. – Сказал он неожиданно останавливаясь и замолкая. Медленно тело Мышкина повернулось к нему, подняло руки, задрало голову в переплетённый потолок аллеи и замерло. Кот прыгнул…
... Потом он сгрёб листья с древней скамейки, сел и стал ждать…
Хорошо, хоть там на остановке проснулся Мышкин, а то я от переживаний чуть сама не закурида(((
вот те на! Машенька привет)
