NicA.Almaty
Патриот
Клэнси Имисланд
(трезвый с 31 октября 1958 года)
Перевод фрагмента* аудиозаписи, сделанной на 60-й Конференции АА,штат Кентукки, город Форт-Митчелл, 19 февраля 2011 года.
Меня зовут Клэнси Имисланд. Я — алкоголик. Не знаю почему, но у меня репутация старого ворчуна, хотя на самом деле я — добрейшая душа.
У нас у всех разное прошлое. Я рос в стабильной, дисциплинированной семье в северной части штата Висконсин. Норвежские лютеране. Очень строгие и правильные. Я тогда не знал, что моя семья была такой. Я также не знал, что мы были очень бедными. Я рос во времена депрессии. Однако дела у меня шли хорошо. Я был воспитан в религиозных традициях. В школе я преуспевал, потому что много и быстро читал. У меня была прекрасная жизнь и светлое будущее. Помню, как кто-то сказал, что когда-нибудь я стану губернатором. Когда мне было 11 или 12, мои родители развелись. Казалось бы, ничего страшного — развод не такая уж редкость. Но в то время и в том возрасте я знать ничего не знал про разводы. Ни в нашей церкви, ни в нашей семье до этого их не было. Меня это жутко задело. И хотя мне объяснили, что происходит, я был очень обижен на моих родителей, потому что моя жизнь изменилась. Тогда я сразу стал делать то, что не должен был. Теперь, глядя на то, что происходило, я понимаю свою большую ошибку. Я стал манипулировать отцом и матерью, настраивая их, друг против друга, и, разрушая тем самым устоявшуюся организованность своей жизни. Если мать устраивала мне взбучку, я бежал к отцу. Если отец давал мне втык, я мчался к матери. А если оба наезжали на меня — я шёл к бабушке. Так я дурачил их снова, снова, и снова…
Когда мне было 15, у меня был завал по всем предметам в школе, и я вёл себя ужасно. Я был саркастичным, мерзким сопляком. Друзей у меня практически не было. Несколько ребят, с которыми я общался, были отпетыми школьными хулиганами. Пара из них кончили тюрьмой, и я двигался в том же направлении. Но меня спасло то, что японцы разбомбили Пёрл-Харбор. Это было настолько значительно, что отвлекло меня от всего прочего. Я не мог дождаться, когда мне дадут 10 центов на билет в кино, чтобы посмотреть очередную ленту новостей. Телевизоров-то тогда не было.
А потом один из старшеклассников пришёл в школу и сказал, что записался добровольцем в морской флот. Это был высокий, стройный, смуглый парень. Он смотрелся шикарно в новой синей форме. Все девчонки заглядывались на него и вздыхали с обожанием. Я сразу решил: «Это именно то, что мне нужно!» Правда, был я тогда «от горшка два вершка», очки на носу и вся физиономия в прыщах, но я твёрдо верил, что морская форма сгладит эти мелочи. Я сказал матери, что хочу поехать навестить мою тётю, которая жила в другом городе. Мать дала мне денег на автобус, и я поехал… но не к тёте. Один парень довёз меня на попутке до Миннеаполиса, 150 километров. Там я стал спрашивать у людей, как добраться до Сан-Франциско. Мне посоветовали добираться автостопом. Я был настолько глуп, что даже не знал, как это делается. Мне объяснили, что надо поднять вверх большой палец и улыбаться. Так я и стоял у дороги с поднятой рукой и улыбкой дебила… а мимо пролетали машины. Вдруг одна остановилась, и мужик спросил меня: «Куда едешь, пацан?» Я ответил, что еду в Сан-Франциско. Он сказал: «Я тоже! Залазь!» Выяснилось, что он служит во флоте и срочно возвращается на корабль.
Я не знаю, почему он подобрал меня. Это было какое-то чудо. По-моему, он был просто святым. Он провёз меня через всю страну. Тогда ещё отелей практически не было, поэтому мы останавливались в придорожных парках, где стояли передвижные домики, и можно было снять койку на ночлег. Он платил за моё спальное место, покупал мне еду и слушал моё писклявое нытьё про то, как я хочу мстить япошкам.
Когда мы, наконец, подъехали к Сан-Франциско, он сказал: «Слушай, пацан, ты явно ещё маленький. Сколько тебе лет?» Я проблеял: «Пятнадцать». Он сказал: «Я объясню тебе, что надо сделать. Иди-ка ты в береговую охрану. Они, кажется, берут, если тебе — 16. Я подброшу тебя до их офиса. Не забудь сказать им, что тебе — 16». Я пришёл туда. Мне дали заполнить бумаги. Ну, я написал, что мне 16, а мне говорят: «О, так тебе только 16! Тогда тебе понадобится разрешение от родителей». Я взял бумаги, вышел за угол, «получил разрешение родителей» и принёс всё обратно. Мне тут же выдали морские документы. Никакой подготовки. Ничего. Нам с каким-то парнем дали подписать бумаги на профсоюзные взносы. Потом посадили на огромный корабль, а с него в тот же день отправили на торпедном катере в южную часть Тихого Океана. Первый час поездки был довольно развлекательным: вон там у нас в прошлом году проводили мировую ярмарку, а вот Алькатрас, а там «Золотые Ворота»… а дальше — вообще ничего. Но я был тогда дурак дураком, меня всё восторгало, и я ничего не боялся.
Меня поместили в каюту с тремя худшими для такого, как я — маленького глупенького норвежского лютеранина-мальчишки — людьми. Эти люди называются мужчины. Глядя на меня, они как бы спрашивали: «А это что такое?» В каюте сложилась напряжённая атмосфера. Тогда, для разрядки, я решил рассказать историю, которая в своё время пользовалась популярностью у нас в школе на большой перемене. Здесь она почему-то не возымела успеха. Мне сказали: «Лезь на свою койку и заткнись!» Я лежал тихо, как мышка. Корабль плыл куда-то. Было жарко. А потом эти мужики стали разговаривать…
Знаете, я плохо себя вёл, когда жил в Висконсине. На тот момент я уже грубо нарушил три заповеди: несколько раз забыл о том, что в нашей религии воскресенье — это святой день, своей грубостью проявил неуважение к родителям, и упоминал имя Господа всуе, общаясь со своими школьными приятелями-хулиганами. Но когда эти мужики начали разговаривать, я понял, что нахожусь в обществе настоящих грешников. Хуже некуда. Это были ужасные люди. В течение трёх дней они продолжали рассказывать о грязных развратных вещах, которые они вытворяли с женщинами. Я был в шоке. Я просто не мог в это поверить! Не поймите меня превратно, у меня был секс ещё в Висконсине. Но я, помнится, жутко нервничал, боялся… и вообще был один! А эти парни занимались такими вещами с другими людьми! И я вдруг понял: «Ну, конечно, у них у всех чёрные волосы! Это те самые католики, о которых я слышал!»
Со временем я стал чем-то вроде корабельного дурачка, и у меня сложились со всеми нормальные отношения. Ну, а эти ребята считали меня за полного идиота, что, видимо, и спасало меня, как убогого. Они подтрунивали надо мной: «Эй, пацан, притащи-ка отвёртку для левшей!» или «Сбегай к капитану и скажи ему, что нам срочно нужен вазелин!» Ну и тому подобное…
Корабельная вахта длится 4 часа, потом 8 — отдыхаешь, потом снова 4 часа работаешь, а потом снова 8 — отдыхаешь. У нас всё время получалось, что мы работали то с 4-х до 8-ми, то с 8-ми до 12-ти. Эти парни, приходя с работы, начинали пить виски, которое они прятали у себя в вещмешках. Вообще-то иметь спиртное на корабле запрещалось. Но как их остановишь? Я лежал у себя на койке и трясся мелкой дрожью от возмущения. И вот однажды один из них повернулся ко мне и рявкнул: «Ну, как насчёт выпить, деточка?! Мужик ты или нет?!» Он сунул мне бутылку под нос. Тут я завёлся: «Может я и плохой лютеранин, но всё-таки я — лютеранин! Ты, видать, не знаешь, что я норвежский лютеранин. Мы не пьём виски и не общаемся с теми, кто его пьёт. Мои мама и бабушка никогда не пили виски! И больше не суй мне под нос эту гадость!» — собрался было сказать я ему. Но тут я снова услышал: «Ты мужик или нет?!» А потом раздался звук моего голоса: «Можешь не сомневаться!» Так я сделал первый глоток виски из первой же бутылки, которая оказалась передо мной. Оно обожгло мой рот, моё горло и внутренности. Меня тут же стошнило, а эти ребята захохотали.
И по сей день я не знаю ощущения хуже, чем публичный позор. Это как будто кто-то сдёрнул с тебя одеяло, и ты оказался голым перед всем миром. Мне страшно хотелось ударить этого парня. Я позже подумал, что было бы правильно подозвать его к себе, словно я хочу шепнуть ему что-то, и когда он приблизится, блевануть на него. Но за такие проделки меня могли и за борт кинуть.
С того дня, пока мы плавали в центральной части Тихого Океана, я каждый день делал хотя бы глоток виски. У меня это стало, своего рода, идеей фикс. Я считал, что все они относятся ко мне, как к малому дитяти именно потому, что меня стошнило, когда я выпил. На самом-то деле это было по совсем другим причинам, но мне так казалось.
И вот мы, наконец-то, прибыли в Пёрл-Харбор. Дым ещё висел над водой. Это было за день до моего шестнадцатилетия. В тот вечер я выпил виски. Оно опять обожгло, но на этот раз никаких позывов рвоты я не испытал. Правда, какое-то время мне было трудно дышать. Но вдруг я почувствовал себя много лучше. Я поймал себя на том, что постоянно облизываю губы. А ещё я понял, что если выпить и удержать виски внутри, то начинаешь чувствовать себя лучше. Я, кстати, далеко не сразу превратился в тяжёлого алкоголика. На следующий день мы сошли на берег, и ребята купили мне 3 бутылки пива. Теперь эти парни казались мне очаровательными, и я, похоже, тоже казался им очень милым. А потом мы отправились на Алеутские острова. Многие не знают, но во время второй мировой войны Япония успешно оккупировала часть США, захватив эти острова. Произошло много интересного. Наконец, в 17 лет я попал в военно-морской флот. В конце войны я валялся в госпитале, где меня собирали по кускам. Однажды там всем раздали какой-то тест. У меня, видимо, есть способности к тестам, потому что я много читаю. Помню, как прибежал один из парней и сказал: «Клэнси, это, наверное, ошибка, но результаты теста показали, что по уровню интеллекта ты входишь в 5% самых умных из всех, кто служит во флоте! А это включает в себя даже тех, кто работает в разведке!» В результате за это я получил диплом об окончании школы. Ведь я не закончил её, когда ушёл служить.
После войны я вернулся в Висконсин и пошёл в университет. Я активно участвовал в их спортивной программе и даже выиграл несколько соревнований. Многие из вас слишком молоды, чтобы помнить это, но в 1946 году толпы ветеранов практически одновременно демобилизовались и пошли учиться. Они заполнили все университеты. И вот сидишь, бывало на лекции английского, и какая-нибудь девчонка, заворожёно глядя на тебя, спрашивает: «Ты был на войне?», а ты отвечаешь: «Да. Ты даёшь?» Многим давали. Я, наконец, нашёл ту, которая дала мне, и мы женаты уже 60 лет.
Меня часто спрашивают, каким образом такой сорвиголова, как я умудрился оставаться трезвым столько лет. Это просто. Дело в том, что ни я, ни моя жена не хотели рaстить детей в одиночку. Шучу…
Итак, я окончил университет и стал работать спортивным журналистом, что и по сей день является моей любимой профессией. Я обожал писать о профессиональном спорте. Но потом моя жена начала демонстрировать ужасное поведение католиков, о котором я ничего не знал. Мало того, я не знал никого, кто бы знал хоть что-нибудь об этом. Если среди вас есть порядочные мальчики-протестанты и вы влюбились в хорошенькую девочку-католичку, у меня для вас есть новость: у вас будет большая семья — хотите вы того или нет. Я стал государственным производителем католиков. Из-за этого мне пришлось найти работу, где платили больше. Я пошёл работать писателем в агентство спортивной рекламы. Дела шли хорошо. У нас в семье появился первый ребёнок. Но тут начались очередные передряги. Меня стали вызывать к шефу. Он говорил мне: «Клэнси, ты шикарно пишешь, но нам надо, чтобы ты появлялся на работу ещё и по понедельникам. И, кстати, каждый раз, когда ты приходишь на работу, от тебя за версту разит перегаром». А с тех пор, как я демобилизовался, я пил каждый день. Я научился пить, и обожал это дело. Алкоголь, как ни что другое, давал мне возможность делать всё с удовольствием. Я действительно наслаждался выпивкой. Правда иногда случался перебор… И вот на работе заявили, что мне необходимо делать что-то по поводу моего пьянства. К счастью, я уже тогда слышал про Анонимных Алкоголиков. Кто-то посоветовал их мне ещё до ситуации на работе. Я пришёл к своему шефу и сказал: «Мистер Коллинз, я начал много пить ещё когда служил во флоте. Тут в городе есть организация, которая называется Анонимные Алкоголики. Что Вы думаете, если я возьму пару недель отпуска и пойду к ним подлечиться? Ну, а потом я вернусь, и всё будет в полном ажуре». Он ответил: «Прекрасная идея!» И я пошёл в АА. Тогда о них было мало что известно — это была какая-то мистическая лавочка. Прихожу, а там 8 толстяков сидят у стола и спрашивают меня: «Тебе чего здесь надо?» А мне тогда было — 22, да и выглядел я моложе своих лет. По-моему, в те времена там не было ни одного человека моложе сорока лет. Мой приход туда выглядел, как если бы десятилетний мальчишка вошёл на собрание и пискнул: «Я — алкоголик».
Я сходил к ним на несколько собраний. Они всё время рассказывали о том, как много они пили. У меня создалось впечатление, которое я хранил в течение многих лет, хотя уверен, что на самом деле это было не так. Мне казалось, что от всех подряд я слышал там приблизительно следующее: «Я двадцать пять лет пил с утра до вечера! Однажды я вошёл в эти двери. Здесь мне сказали, чтобы я завязывал. Я так и сделал. И я никогда не был счастливей, чем сейчас, чёрт вас всех побери!»
Поняв, что за эти две недели не смогу бросить пить, я нашёл себе другую работу в другом штате. Я поступал так 10 лет — продолжал пить и периодически ходил в АА, менял работы, и постоянно испытывал эмоциональные взлёты и падения… Наконец, я очутился в Далласе, штат Техас. Там я работал в самом большом южном агентстве рекламы. И вот однажды, после очередного пропущенного дня, меня вызвали к начальству и сказали: «Клэнси, мы потеряли из-за тебя контракт с компанией «Fritos». Это произошло то ли потому, что я сделал что-то, то ли потому, что не сделал чего-то. Мне объявили: «Сдай ключи от служебной машины. Вот тебе последняя зарплата. Забери все свои вещи с рабочего места и иди домой. Мы вчера позвонили твоей жене и сказали ей, что ты будешь сегодня дома, потому что мы тебя уволили». Я подумал: «Плохи дела…» и отправился домой. По пути я, конечно же, выпил и добирался туда пару дней. Когда я, наконец, пришёл домой, мои шмотки лежали перед входной дверью. Жена продала всю мебель, забрала детей и уехала. А я подумал: «Все они такие. Совершишь какую-нибудь мелкую ошибочку, и они сразу ополчаются против тебя». Но я решил, что мне пора убираться из Техаса. Дело в том, что из-за ряда невезений и непониманий я был поставлен на учёт об условном освобождении из местного дурдома. Жена поставила меня на этот учёт, и я был уверен, что она уже сообщила им о моём поведении. Поэтому мне нужно было срочно уезжать. А за пару недель до этого один мой знакомый спрашивал меня, не знаю ли я кого-то, кто мог бы отогнать его машину в Лос-Анджелес. Тогда я ответил, что не знаю такого человека. Но теперь я знал его. Я пришёл к этому парню и заявил: «Я поеду!» Он спросил: «А что насчёт твоей работы?» Я ответил: «Они там все гнилые. Я уволился». Он дал мне кредитную карту и денег. Я взял его машину, закинул в неё всё своё барахло и поехал. В первый день я добрался до Эль-Пасо, штат Техас. Поставил машину на стоянку и отправился в район, который называется Хуарес. Я раньше работал в Техасе при университете. Одно из самых ярких времён в моей жизни. Помню, как я стоял пьяный в дым в баре на столе и орал во всю глотку мексиканские песенки… На следующий день я проснулся с жутким похмельем, но добрался до Феникса, штат Аризона. И я точно знаю, что припарковал машину там. Друзей в этом городе у меня не было. Но машину я припарковал как следует. То есть, спрятал её хорошо — до сих пор найти не могу!
В тут ночь я бродил по улицам в поисках машины, а мимо проходил какой-то парень. Я окликнул его: «Эй, слышь, помоги мне найти мою машину!» Он ответил: «Я занят». Я стал убеждать его: «Будь добрым человеком, помоги найти тачку!» Он рявкнул: «У меня нет времени заниматься твоими проблемами! Оставь меня в покое!» Я схватил его за грудки. Он отвёл мои руки, достал полицейское удостоверение… забрал меня в тюрьму, пихнул в камеру и сказал: «Остынь тут, крикун!»
Трудно остыть в тюрьме, когда температура воздуха под +50. Я, наконец, заснул. Проснулся среди ночи от тошноты. Мне было очень хреново. Меня вырвало, но не в туалет, а на чью-то койку. Слава Богу, что в тот момент там никто не лежал. А потом (я не знаю, делали ли вы когда-нибудь так) я лёг на пол и прижался щекой к холодному кафелю. Это прекрасное чувство. Я снова заснул, но тут вернулся парень, в чью койку я наблевал. «Ах, ты, сволочь!» — заорал он и выбил мне передние зубы, хотя, я уверен, что он не собирался этого делать. За несколько лет до этого я провёл какое-то время в психотерапии. Но в тот день я впервые смог по-настоящему оценить всё то, что вынес из этих сеансов. Я практически сразу сумел определить, в чём проблема этого парня. Я помню, как подумал: «Этот сукин сын принимает всё слишком близко к сердцу». Но я не стал ничего говорить ему. Утром меня выпустили из тюрьмы. Меня мутило. Я был весь в грязи, в крови, в блевотине… Я никого здесь не знал. На тот момент у меня даже не было никого, кому бы я мог позвонить. Все мосты были сожжены. Но я скажу всем вам, что если вы одни из тех, кто всё время срывается, то не важно, куда вас занесёт — есть одно место, где вам всегда будут рады. Это — Сообщество АА. Это единственное место, где, чем хуже ты выглядишь, тем больше ты им нравишься. «Это мой красавчик, ребята!»
(трезвый с 31 октября 1958 года)
Перевод фрагмента* аудиозаписи, сделанной на 60-й Конференции АА,штат Кентукки, город Форт-Митчелл, 19 февраля 2011 года.
Меня зовут Клэнси Имисланд. Я — алкоголик. Не знаю почему, но у меня репутация старого ворчуна, хотя на самом деле я — добрейшая душа.
У нас у всех разное прошлое. Я рос в стабильной, дисциплинированной семье в северной части штата Висконсин. Норвежские лютеране. Очень строгие и правильные. Я тогда не знал, что моя семья была такой. Я также не знал, что мы были очень бедными. Я рос во времена депрессии. Однако дела у меня шли хорошо. Я был воспитан в религиозных традициях. В школе я преуспевал, потому что много и быстро читал. У меня была прекрасная жизнь и светлое будущее. Помню, как кто-то сказал, что когда-нибудь я стану губернатором. Когда мне было 11 или 12, мои родители развелись. Казалось бы, ничего страшного — развод не такая уж редкость. Но в то время и в том возрасте я знать ничего не знал про разводы. Ни в нашей церкви, ни в нашей семье до этого их не было. Меня это жутко задело. И хотя мне объяснили, что происходит, я был очень обижен на моих родителей, потому что моя жизнь изменилась. Тогда я сразу стал делать то, что не должен был. Теперь, глядя на то, что происходило, я понимаю свою большую ошибку. Я стал манипулировать отцом и матерью, настраивая их, друг против друга, и, разрушая тем самым устоявшуюся организованность своей жизни. Если мать устраивала мне взбучку, я бежал к отцу. Если отец давал мне втык, я мчался к матери. А если оба наезжали на меня — я шёл к бабушке. Так я дурачил их снова, снова, и снова…
Когда мне было 15, у меня был завал по всем предметам в школе, и я вёл себя ужасно. Я был саркастичным, мерзким сопляком. Друзей у меня практически не было. Несколько ребят, с которыми я общался, были отпетыми школьными хулиганами. Пара из них кончили тюрьмой, и я двигался в том же направлении. Но меня спасло то, что японцы разбомбили Пёрл-Харбор. Это было настолько значительно, что отвлекло меня от всего прочего. Я не мог дождаться, когда мне дадут 10 центов на билет в кино, чтобы посмотреть очередную ленту новостей. Телевизоров-то тогда не было.
А потом один из старшеклассников пришёл в школу и сказал, что записался добровольцем в морской флот. Это был высокий, стройный, смуглый парень. Он смотрелся шикарно в новой синей форме. Все девчонки заглядывались на него и вздыхали с обожанием. Я сразу решил: «Это именно то, что мне нужно!» Правда, был я тогда «от горшка два вершка», очки на носу и вся физиономия в прыщах, но я твёрдо верил, что морская форма сгладит эти мелочи. Я сказал матери, что хочу поехать навестить мою тётю, которая жила в другом городе. Мать дала мне денег на автобус, и я поехал… но не к тёте. Один парень довёз меня на попутке до Миннеаполиса, 150 километров. Там я стал спрашивать у людей, как добраться до Сан-Франциско. Мне посоветовали добираться автостопом. Я был настолько глуп, что даже не знал, как это делается. Мне объяснили, что надо поднять вверх большой палец и улыбаться. Так я и стоял у дороги с поднятой рукой и улыбкой дебила… а мимо пролетали машины. Вдруг одна остановилась, и мужик спросил меня: «Куда едешь, пацан?» Я ответил, что еду в Сан-Франциско. Он сказал: «Я тоже! Залазь!» Выяснилось, что он служит во флоте и срочно возвращается на корабль.
Я не знаю, почему он подобрал меня. Это было какое-то чудо. По-моему, он был просто святым. Он провёз меня через всю страну. Тогда ещё отелей практически не было, поэтому мы останавливались в придорожных парках, где стояли передвижные домики, и можно было снять койку на ночлег. Он платил за моё спальное место, покупал мне еду и слушал моё писклявое нытьё про то, как я хочу мстить япошкам.
Когда мы, наконец, подъехали к Сан-Франциско, он сказал: «Слушай, пацан, ты явно ещё маленький. Сколько тебе лет?» Я проблеял: «Пятнадцать». Он сказал: «Я объясню тебе, что надо сделать. Иди-ка ты в береговую охрану. Они, кажется, берут, если тебе — 16. Я подброшу тебя до их офиса. Не забудь сказать им, что тебе — 16». Я пришёл туда. Мне дали заполнить бумаги. Ну, я написал, что мне 16, а мне говорят: «О, так тебе только 16! Тогда тебе понадобится разрешение от родителей». Я взял бумаги, вышел за угол, «получил разрешение родителей» и принёс всё обратно. Мне тут же выдали морские документы. Никакой подготовки. Ничего. Нам с каким-то парнем дали подписать бумаги на профсоюзные взносы. Потом посадили на огромный корабль, а с него в тот же день отправили на торпедном катере в южную часть Тихого Океана. Первый час поездки был довольно развлекательным: вон там у нас в прошлом году проводили мировую ярмарку, а вот Алькатрас, а там «Золотые Ворота»… а дальше — вообще ничего. Но я был тогда дурак дураком, меня всё восторгало, и я ничего не боялся.
Меня поместили в каюту с тремя худшими для такого, как я — маленького глупенького норвежского лютеранина-мальчишки — людьми. Эти люди называются мужчины. Глядя на меня, они как бы спрашивали: «А это что такое?» В каюте сложилась напряжённая атмосфера. Тогда, для разрядки, я решил рассказать историю, которая в своё время пользовалась популярностью у нас в школе на большой перемене. Здесь она почему-то не возымела успеха. Мне сказали: «Лезь на свою койку и заткнись!» Я лежал тихо, как мышка. Корабль плыл куда-то. Было жарко. А потом эти мужики стали разговаривать…
Знаете, я плохо себя вёл, когда жил в Висконсине. На тот момент я уже грубо нарушил три заповеди: несколько раз забыл о том, что в нашей религии воскресенье — это святой день, своей грубостью проявил неуважение к родителям, и упоминал имя Господа всуе, общаясь со своими школьными приятелями-хулиганами. Но когда эти мужики начали разговаривать, я понял, что нахожусь в обществе настоящих грешников. Хуже некуда. Это были ужасные люди. В течение трёх дней они продолжали рассказывать о грязных развратных вещах, которые они вытворяли с женщинами. Я был в шоке. Я просто не мог в это поверить! Не поймите меня превратно, у меня был секс ещё в Висконсине. Но я, помнится, жутко нервничал, боялся… и вообще был один! А эти парни занимались такими вещами с другими людьми! И я вдруг понял: «Ну, конечно, у них у всех чёрные волосы! Это те самые католики, о которых я слышал!»
Со временем я стал чем-то вроде корабельного дурачка, и у меня сложились со всеми нормальные отношения. Ну, а эти ребята считали меня за полного идиота, что, видимо, и спасало меня, как убогого. Они подтрунивали надо мной: «Эй, пацан, притащи-ка отвёртку для левшей!» или «Сбегай к капитану и скажи ему, что нам срочно нужен вазелин!» Ну и тому подобное…
Корабельная вахта длится 4 часа, потом 8 — отдыхаешь, потом снова 4 часа работаешь, а потом снова 8 — отдыхаешь. У нас всё время получалось, что мы работали то с 4-х до 8-ми, то с 8-ми до 12-ти. Эти парни, приходя с работы, начинали пить виски, которое они прятали у себя в вещмешках. Вообще-то иметь спиртное на корабле запрещалось. Но как их остановишь? Я лежал у себя на койке и трясся мелкой дрожью от возмущения. И вот однажды один из них повернулся ко мне и рявкнул: «Ну, как насчёт выпить, деточка?! Мужик ты или нет?!» Он сунул мне бутылку под нос. Тут я завёлся: «Может я и плохой лютеранин, но всё-таки я — лютеранин! Ты, видать, не знаешь, что я норвежский лютеранин. Мы не пьём виски и не общаемся с теми, кто его пьёт. Мои мама и бабушка никогда не пили виски! И больше не суй мне под нос эту гадость!» — собрался было сказать я ему. Но тут я снова услышал: «Ты мужик или нет?!» А потом раздался звук моего голоса: «Можешь не сомневаться!» Так я сделал первый глоток виски из первой же бутылки, которая оказалась передо мной. Оно обожгло мой рот, моё горло и внутренности. Меня тут же стошнило, а эти ребята захохотали.
И по сей день я не знаю ощущения хуже, чем публичный позор. Это как будто кто-то сдёрнул с тебя одеяло, и ты оказался голым перед всем миром. Мне страшно хотелось ударить этого парня. Я позже подумал, что было бы правильно подозвать его к себе, словно я хочу шепнуть ему что-то, и когда он приблизится, блевануть на него. Но за такие проделки меня могли и за борт кинуть.
С того дня, пока мы плавали в центральной части Тихого Океана, я каждый день делал хотя бы глоток виски. У меня это стало, своего рода, идеей фикс. Я считал, что все они относятся ко мне, как к малому дитяти именно потому, что меня стошнило, когда я выпил. На самом-то деле это было по совсем другим причинам, но мне так казалось.
И вот мы, наконец-то, прибыли в Пёрл-Харбор. Дым ещё висел над водой. Это было за день до моего шестнадцатилетия. В тот вечер я выпил виски. Оно опять обожгло, но на этот раз никаких позывов рвоты я не испытал. Правда, какое-то время мне было трудно дышать. Но вдруг я почувствовал себя много лучше. Я поймал себя на том, что постоянно облизываю губы. А ещё я понял, что если выпить и удержать виски внутри, то начинаешь чувствовать себя лучше. Я, кстати, далеко не сразу превратился в тяжёлого алкоголика. На следующий день мы сошли на берег, и ребята купили мне 3 бутылки пива. Теперь эти парни казались мне очаровательными, и я, похоже, тоже казался им очень милым. А потом мы отправились на Алеутские острова. Многие не знают, но во время второй мировой войны Япония успешно оккупировала часть США, захватив эти острова. Произошло много интересного. Наконец, в 17 лет я попал в военно-морской флот. В конце войны я валялся в госпитале, где меня собирали по кускам. Однажды там всем раздали какой-то тест. У меня, видимо, есть способности к тестам, потому что я много читаю. Помню, как прибежал один из парней и сказал: «Клэнси, это, наверное, ошибка, но результаты теста показали, что по уровню интеллекта ты входишь в 5% самых умных из всех, кто служит во флоте! А это включает в себя даже тех, кто работает в разведке!» В результате за это я получил диплом об окончании школы. Ведь я не закончил её, когда ушёл служить.
После войны я вернулся в Висконсин и пошёл в университет. Я активно участвовал в их спортивной программе и даже выиграл несколько соревнований. Многие из вас слишком молоды, чтобы помнить это, но в 1946 году толпы ветеранов практически одновременно демобилизовались и пошли учиться. Они заполнили все университеты. И вот сидишь, бывало на лекции английского, и какая-нибудь девчонка, заворожёно глядя на тебя, спрашивает: «Ты был на войне?», а ты отвечаешь: «Да. Ты даёшь?» Многим давали. Я, наконец, нашёл ту, которая дала мне, и мы женаты уже 60 лет.
Меня часто спрашивают, каким образом такой сорвиголова, как я умудрился оставаться трезвым столько лет. Это просто. Дело в том, что ни я, ни моя жена не хотели рaстить детей в одиночку. Шучу…
Итак, я окончил университет и стал работать спортивным журналистом, что и по сей день является моей любимой профессией. Я обожал писать о профессиональном спорте. Но потом моя жена начала демонстрировать ужасное поведение католиков, о котором я ничего не знал. Мало того, я не знал никого, кто бы знал хоть что-нибудь об этом. Если среди вас есть порядочные мальчики-протестанты и вы влюбились в хорошенькую девочку-католичку, у меня для вас есть новость: у вас будет большая семья — хотите вы того или нет. Я стал государственным производителем католиков. Из-за этого мне пришлось найти работу, где платили больше. Я пошёл работать писателем в агентство спортивной рекламы. Дела шли хорошо. У нас в семье появился первый ребёнок. Но тут начались очередные передряги. Меня стали вызывать к шефу. Он говорил мне: «Клэнси, ты шикарно пишешь, но нам надо, чтобы ты появлялся на работу ещё и по понедельникам. И, кстати, каждый раз, когда ты приходишь на работу, от тебя за версту разит перегаром». А с тех пор, как я демобилизовался, я пил каждый день. Я научился пить, и обожал это дело. Алкоголь, как ни что другое, давал мне возможность делать всё с удовольствием. Я действительно наслаждался выпивкой. Правда иногда случался перебор… И вот на работе заявили, что мне необходимо делать что-то по поводу моего пьянства. К счастью, я уже тогда слышал про Анонимных Алкоголиков. Кто-то посоветовал их мне ещё до ситуации на работе. Я пришёл к своему шефу и сказал: «Мистер Коллинз, я начал много пить ещё когда служил во флоте. Тут в городе есть организация, которая называется Анонимные Алкоголики. Что Вы думаете, если я возьму пару недель отпуска и пойду к ним подлечиться? Ну, а потом я вернусь, и всё будет в полном ажуре». Он ответил: «Прекрасная идея!» И я пошёл в АА. Тогда о них было мало что известно — это была какая-то мистическая лавочка. Прихожу, а там 8 толстяков сидят у стола и спрашивают меня: «Тебе чего здесь надо?» А мне тогда было — 22, да и выглядел я моложе своих лет. По-моему, в те времена там не было ни одного человека моложе сорока лет. Мой приход туда выглядел, как если бы десятилетний мальчишка вошёл на собрание и пискнул: «Я — алкоголик».
Я сходил к ним на несколько собраний. Они всё время рассказывали о том, как много они пили. У меня создалось впечатление, которое я хранил в течение многих лет, хотя уверен, что на самом деле это было не так. Мне казалось, что от всех подряд я слышал там приблизительно следующее: «Я двадцать пять лет пил с утра до вечера! Однажды я вошёл в эти двери. Здесь мне сказали, чтобы я завязывал. Я так и сделал. И я никогда не был счастливей, чем сейчас, чёрт вас всех побери!»
Поняв, что за эти две недели не смогу бросить пить, я нашёл себе другую работу в другом штате. Я поступал так 10 лет — продолжал пить и периодически ходил в АА, менял работы, и постоянно испытывал эмоциональные взлёты и падения… Наконец, я очутился в Далласе, штат Техас. Там я работал в самом большом южном агентстве рекламы. И вот однажды, после очередного пропущенного дня, меня вызвали к начальству и сказали: «Клэнси, мы потеряли из-за тебя контракт с компанией «Fritos». Это произошло то ли потому, что я сделал что-то, то ли потому, что не сделал чего-то. Мне объявили: «Сдай ключи от служебной машины. Вот тебе последняя зарплата. Забери все свои вещи с рабочего места и иди домой. Мы вчера позвонили твоей жене и сказали ей, что ты будешь сегодня дома, потому что мы тебя уволили». Я подумал: «Плохи дела…» и отправился домой. По пути я, конечно же, выпил и добирался туда пару дней. Когда я, наконец, пришёл домой, мои шмотки лежали перед входной дверью. Жена продала всю мебель, забрала детей и уехала. А я подумал: «Все они такие. Совершишь какую-нибудь мелкую ошибочку, и они сразу ополчаются против тебя». Но я решил, что мне пора убираться из Техаса. Дело в том, что из-за ряда невезений и непониманий я был поставлен на учёт об условном освобождении из местного дурдома. Жена поставила меня на этот учёт, и я был уверен, что она уже сообщила им о моём поведении. Поэтому мне нужно было срочно уезжать. А за пару недель до этого один мой знакомый спрашивал меня, не знаю ли я кого-то, кто мог бы отогнать его машину в Лос-Анджелес. Тогда я ответил, что не знаю такого человека. Но теперь я знал его. Я пришёл к этому парню и заявил: «Я поеду!» Он спросил: «А что насчёт твоей работы?» Я ответил: «Они там все гнилые. Я уволился». Он дал мне кредитную карту и денег. Я взял его машину, закинул в неё всё своё барахло и поехал. В первый день я добрался до Эль-Пасо, штат Техас. Поставил машину на стоянку и отправился в район, который называется Хуарес. Я раньше работал в Техасе при университете. Одно из самых ярких времён в моей жизни. Помню, как я стоял пьяный в дым в баре на столе и орал во всю глотку мексиканские песенки… На следующий день я проснулся с жутким похмельем, но добрался до Феникса, штат Аризона. И я точно знаю, что припарковал машину там. Друзей в этом городе у меня не было. Но машину я припарковал как следует. То есть, спрятал её хорошо — до сих пор найти не могу!
В тут ночь я бродил по улицам в поисках машины, а мимо проходил какой-то парень. Я окликнул его: «Эй, слышь, помоги мне найти мою машину!» Он ответил: «Я занят». Я стал убеждать его: «Будь добрым человеком, помоги найти тачку!» Он рявкнул: «У меня нет времени заниматься твоими проблемами! Оставь меня в покое!» Я схватил его за грудки. Он отвёл мои руки, достал полицейское удостоверение… забрал меня в тюрьму, пихнул в камеру и сказал: «Остынь тут, крикун!»
Трудно остыть в тюрьме, когда температура воздуха под +50. Я, наконец, заснул. Проснулся среди ночи от тошноты. Мне было очень хреново. Меня вырвало, но не в туалет, а на чью-то койку. Слава Богу, что в тот момент там никто не лежал. А потом (я не знаю, делали ли вы когда-нибудь так) я лёг на пол и прижался щекой к холодному кафелю. Это прекрасное чувство. Я снова заснул, но тут вернулся парень, в чью койку я наблевал. «Ах, ты, сволочь!» — заорал он и выбил мне передние зубы, хотя, я уверен, что он не собирался этого делать. За несколько лет до этого я провёл какое-то время в психотерапии. Но в тот день я впервые смог по-настоящему оценить всё то, что вынес из этих сеансов. Я практически сразу сумел определить, в чём проблема этого парня. Я помню, как подумал: «Этот сукин сын принимает всё слишком близко к сердцу». Но я не стал ничего говорить ему. Утром меня выпустили из тюрьмы. Меня мутило. Я был весь в грязи, в крови, в блевотине… Я никого здесь не знал. На тот момент у меня даже не было никого, кому бы я мог позвонить. Все мосты были сожжены. Но я скажу всем вам, что если вы одни из тех, кто всё время срывается, то не важно, куда вас занесёт — есть одно место, где вам всегда будут рады. Это — Сообщество АА. Это единственное место, где, чем хуже ты выглядишь, тем больше ты им нравишься. «Это мой красавчик, ребята!»