Нёма вздыхал, покорно брал горшок и молча выходил с ним во двор. Двор был невелик, сжат полукольцом двухэтажных развалюх, посреди него росла высокая липа, под нею изогнулся водопроводный кран, из которого жильцы носили домой воду, а в тени липы разместился столик, за которым по обыкновению сидели пожилой сапожник Лева Кац и грузчик Вася Диденко, еще трезвый, но уже предвкушающий.
— Шо, Нёмка, дает теща прыкурыть? — сочувственно спрашивал Вася.
Нёма лишь безнадежно махал рукой, а из окна второго этажа высовывалась растрепаная голова бабы Фиры.
— Я -таки сейчас всем дам прикурить! — сообщала голова. — Сейчас тут всем будет мало места! Нёма, что ты застыл с этим горшком? Забыл, куда с ним гулять? А ты, Вася, не морочь ему голову и не делай мне инфаркт.
— Та я шо ж, баба Фира, — смущался Вася, — я ж так, по-соседски…
— Ты ему еще налей по-соседски, — ядовито замечала баба Фира, — а то Нёме скучно с отстатками мозгов.
— Фира, — миролюбиво вмешивался пожилой сапожник Кац, — что ты чипляешься к людям, как нищий с Межигорской улицы? Дай им жить спокойно.
— Лева, если ты сапожник, так стучи по каблукам, а не по моим нервам, — отрезала баба Фира. — Нёма, ты еще долго будешь там стоять с этим горшком? Что ты в нем такого интересного нашел, что не можешь с ним расстаться?
Нёма вздыхал и отправлялся с горшком по назначению, а Вася крутил головой и говорил:
— Не, хорошая вы женщина, баба Фира, а токо ж повэзло мне, шо нэ я ваш зять.
— Ты -таки прав, Вася, — кивала баба Фира. — Тебе -таки крупно повезло. А то б ты у меня уже имел бледный вид.