Ну попробывать все равно надо было. Ты все правильно сделала.
-
Книга от основателя Некурим.рф — #Некурим. Быть счастливым некурящим. Бумажная версия • Электронная версия, Аудио-версия
бухтелка
- Автор темы Svitlana
- Дата начала
Да никто не виноват. Зимой птички дохнут - холодно и еды нет.
Скорее равнодушная.
Мякотка
Пророк
- Сообщения
- 5.713
- Реакции
- 15.231
ответственно заявляю, что в моём дворе птички от голода не дохнут) в морозы у них усиленный рацион. Ещё и выбирают что пожрать, сволочи.
Значит залетная. Или шибанулась о столб. Или просто старая уже.
Мякотка
Пророк
- Сообщения
- 5.713
- Реакции
- 15.231
наверное залетный, уж больно страшненький, я б запомнила такого
Ну вот страшненький. Это все объясняет. Наверняка постоянно подвергался насмешкам. Надломилось. Погас огонь в душе.
Мякотка
Пророк
- Сообщения
- 5.713
- Реакции
- 15.231
ой, Слава, остановись, не усугубляй
Белые лебеди по старой русской традиции под рукоплескания общественности окочуриваются на озерах.
Ладно.
Мякотка
Пророк
- Сообщения
- 5.713
- Реакции
- 15.231
это ты что имеешь в виду?
- Сообщения
- 11.126
- Реакции
- 24.913
- Не курю с
- 18.12.2017
- Метод
- Табекс
- Лет курения
- 9
У меня про лебедя, кстати, притча есть. Награфоманил по молодости как-то.
Трагедия черной вороны.
Притча.
Посвящается гомосексуалистам, религиозным деятелям новой волны, паспортно-визовой службе, вахтерам, менеджерам, феминистам, психологам и прочим хорошим людям, а также светлому будущему.
Жил был старый престарый ворон. Самый, что ни на есть простой, черный ворон, коих в иные времена было пруд пруди, а ныне днем с огнем не сыщешь. Куда не глянь – всюду вороны белые. Конечно же, такая метаморфоза случилась не сразу.
Первые белые вороны, естественно, были мученицами. Вороны – часто живут одни. Но если черными воронами это положение дел разумелось нормальным, то белые считали, что одиноки они именно оттого, что они белые и, собственно, потому их не принимали в стаи. Тогда они стали собираться в отдельные кучки, где и рассуждали о своем одиночестве, о своей непонятости черными воронами. Среди них была одна такая ворона, которая, немного рассудив, на том основании, что она белая признала себя лебедем.
Все остальные белые вороны тут же ухватились за эту идею и нарекли себя лебедями. Они летали средь черных ворон и презрительно каркали над ними. Впрочем, когда другая белая ворона выразила мысль, что коль скоро они теперь лебеди, то они не каркают, а поют, то все остальные белые вороны подхватили и эту идею, сразу же в нее уверовав. Каркать теперь в их обществе считалось неприличным и чтобы как-то отличаться от дремучих черных ворон, они стали к каждому «кар» добавлять дополнительный звук «р» и уже издавали не «кар-кар», а «карр-карр», в свою очередь заключив, что, собственно, так и полагается петь настоящим лебедям.
Все бы ничего, но третья белая ворона, слывшая за птицу высокого полета ума, заключила, что черные вороны – это вообще неправильные вороны. А четвертая развила ее мысль еще дальше, заключив, что вороны – это и вовсе неправильные птицы. Пятая, отличавшаяся особым птицелюбием и доведшая это свое качество до жизненного принципа, в один прекрасный божий день вдруг заявила, что глумиться над черными воронами нельзя, что это неправильно, что черные вороны не виноваты в том, что они черные, это не их вина. Это – их беда. И что долг каждой белой птицы помочь черной, помочь осознать свою потребность быть белой, потребность, которая, безусловно, в ней есть. Ведь это столь естественно для птицы быть свободной, быть счастливой, быть по настоящему белой. И ведь у черных ворон все для этого есть – есть клюв, есть перья, есть крылья и хвост. «Почему же, - вопрошала эта птицелюбивая белая ворона, - мы, белые птицы, столь возгордились, что не признаем наших собратьев? Почему вместо того, чтобы помочь им, мы даже не признаем их права называться птицами, не давая им даже шанса на это?» И тогда эта белая ворона полетела к черным нести им благую весть, что они, черные, тоже птицы.
Не все черные вороны поняли о чем она говорит, а некоторые, как и в былые времена даже хотели ее заклевать, но нашлись и такие, которые уверовали и приняли. Их она и привела в общество белых ворон. Те обступили черных и стали учить их правильно каркать, а когда научили то и торжественно перекрасили их в белый цвет и объявили, что они теперь лебеди. Теперь уже эти перекрашенные белые вороны летали к своим соплеменникам и объясняли им, как, оказывается, прекрасно быть белыми, что, де, негоже братья, и дальше оставаться чернью. Что хоть от природы нам выпало несчастье быть черными, но своими стараниями, своим трудом и верой в себя эту досадную природную несправедливость можно исправить. Мол, они, столь благодарны за это своим просветленным белым учителям, что совершенно теперь сами не понимают, как до этого они могли летать черными воронами, вместо того, чтобы парить белыми лебедями, какое, дескать, это несравнимое ни с чем ощущение.
Иные черные вороны посмеялись, но другие призадумались. Ведь если так говорят наши же в прошлом черные вороны, то может и вправду можно стать лебедями? Поснимались они со своих веток и полетели к белым воронам количеством в десять раз больше прежнего. И их научили сперва правильно каркать, а затем и перекрасили в белый цвет. Так количество белых ворон стало расти, причем все стремительнее и стремительнее. И уже отдельные черные вороны сами начали перекрашиваться. И самую первую белую ворону, ставшую и главной, такое самоуправство возмутило: «что же это такое, - каркала она, - нельзя перекрашиваться самостоятельно, даже и не пройдя курса обязательного пения, что это за «кар-кар»?» И чтобы отличать истинных и законно перекрашенных от нелегальных, каждой легальной стали ставить на лбу метку «лебедь».
Теперь большинство черных ворон стремились стать белыми, а те, кто не стремились, по крайней мере, признавали, что быть белой – это все же правильнее, но они, де, остаются черными, неся эту ношу, потому как не в состоянии выговорить «карр-карр» или еще по каким другим причинам. Причины эти белыми воронами объявлялись отговорками, нежеланием меняться в лучшую сторону, а настоящая причина – лень или страх быть свободными.
Однако ж был среди всей этой стаи один несогласный, как раз этот наш старый ворон, который вдруг стал утверждать, что вороне становиться лебедем не нужно, а вдобавок к тому и совершенно невозможно. И этими заявлениями он решительно всех настроил против себя. Самые терпимые называли его выжившим из ума стариком-маразматиком, самые нетерпимые - экстремистом, резонером и провокатором, врагом всего птичьего мира.
С ним пытались по-мирному, по-хорошему. Убеждали его, доказывали правильность белой окраски, приводили всевозможные аргументы, что мир изменился, что быть белым это не просто нормально, это необходимо, это признак ума, красоты, достоинства и всего остального чрезвычайно положительного и насущного. Старик же упрямился и все твердил, что ворона остается вороной, будь она хоть белой, хоть зеленой, а она, к тому же, за редким исключением, именно черная.
Ему объясняли, что оставаться черным – это пошло, это примитивно, это не конкурентно в сложившейся системе общептицства. Утверждали, что он ничего не понимает в птицах, что он вообще неграмотный, что все его идеи настолько тупы и примитивны, насколько опасны и разрушительны на нынешнем этапе развития птиц. Причем если по началу говорили, что разрушает он именно себя, сам себя обделяет, то потом, когда, вдруг некоторые вороны стали к нему прислушиваться и соглашаться, стали крепнуть мнения, что это вообще опасно и для других, а потому наиболее целесообразно для всего соптичества поместить старого ворона в клетку.
Более решительные настаивали на изгнании ворона за пределы их прекрасного мира, а наиболее радикальные так и вовсе требовали заклевать его.
Тогда старик, собравшись силами, полетел за тридевять земель за настоящим лебедем. Нашел его и убедил лететь в страну белых ворон, дабы личным присутствием своим показать им как должен выглядеть лебедь. И они полетели. Лебедь и старый черный ворон. Как только они прилетели, все белые вороны с удивлением уставились на лебедя. «Что это за птица такая?» - шепотом перекаркивались все вокруг. «Это – лебедь, - объявил старый ворон, - а вы – вороны. И еще раз, это – лебедь, а вы – в-о-р-о-н-ы. И вы, и он – птицы. На этом сходства заканчиваются, как вы можете сами же и видеть». Все вороны смолкли и понурили головы. «Есть еще возражения?», - громко каркнул старый ворон. «Нет, ты прав, старый ворон, мы действительно – вороны, а он – лебедь».
Все уже собирались разлетаться, но тут вдруг самая первая и самая ныне главная белая ворона закаркала: «Позвольте, извините, пожалуйста», - она вышла на середину, приковав к себе все внимание прочих, и обратилась к лебедю - «вы, гражданин, кто будете?». «Я – лебедь», - просто ответил лебедь. «Кхе, кхе, карр-карр, вы в этом так уверены?». «Более чем», - вновь ответил лебедь. «Более чем, более чем…, - приговаривала первая белая ворона, прохаживаясь вокруг лебедя, - а мы вот менее чем уверены, сударь. Я вот лично сомневаюсь, что вы лебедь, голубчик вы мой». Лебедь удивленно вытаращился на ворону, а та меж тем продолжала: «Да, да, и нечего на меня так пялиться, это мы, позвольте, на вас посмотрим. Посмотрите-ка на этого «лебедя». Или быть может даже «орла», да, а почему бы сразу и не «орла-то», ась? Что мелочиться? Что ж у вас, «лебедь», шея-то не лебединая? Ась? Где ж вы видели, чтобы у лебедя была такая длинная шея?». «Да дома видел…», - начал оправдываться лебедь. «Как-как? Что он сказал? – начала она деланно осматривать всех вокруг, - Я не пойму? Он на каком языке говорит? Наверное, на вороньем? Ну может быть я и ошибаюсь, может быть он и в самом деле лебедь, просто, кхе, кхе, карр-карр, инвалид-мутант, кхе, кхе, разрешите-ка», и с этими словами ворона подлетела к лебедю и начала как бы выискивать у него что-то на лбу, затем отлетела обратно: «Позвольте, уважаемый, так а где у вас написано-то вообще, что вы лебедь?», «А что у меня это на лбу должно быть написано, так не видно, что ли?» - парировал лебедь. «Именно, что на лбу, а ТАК, знаете ли, не видно, видно, что вы мерзавец и, скорее всего самозванец, это видно. Сегодня он лебедь, завтра он филин, послезавтра кто?». По всей стаи прошелся ропот негодования. «Гнать его в шею, зря что длинная», - каркнул кто-то. «Вы, позвольте, карр-карр, кого к нам привели?», - обратилась первая белая ворона к старому ворону, - «Мало вы своими бреднями лебедей развращали, испытывая наше терпение, так еще и мятеж решили устроить?». Она повернулся ко всем прочим воронам и каркнула: «Я не знаю, что с ними делать. Решайте вы». «Да клевать обоих, клевать обоих!», - слышалось со всех сторон.
«Ну что ж, - прокаркала первая белая ворона, - я все же думаю, что справедливо заклевать зачинщика всего этого, - она показал на старого ворона, - а этого, на первый раз простим. Перекрасим его только в черный цвет. Потому как я знаю на самом деле кто это. Это – ворона, самая обычная ворона, родившаяся почему-то белой, но ведь все мы знаем, что белые вороны – это противоестественно». И она взлетела на самое большое дерево, оставив своим лебедям закончить правое дело.
Конец
Трагедия черной вороны.
Притча.
Посвящается гомосексуалистам, религиозным деятелям новой волны, паспортно-визовой службе, вахтерам, менеджерам, феминистам, психологам и прочим хорошим людям, а также светлому будущему.
Жил был старый престарый ворон. Самый, что ни на есть простой, черный ворон, коих в иные времена было пруд пруди, а ныне днем с огнем не сыщешь. Куда не глянь – всюду вороны белые. Конечно же, такая метаморфоза случилась не сразу.
Первые белые вороны, естественно, были мученицами. Вороны – часто живут одни. Но если черными воронами это положение дел разумелось нормальным, то белые считали, что одиноки они именно оттого, что они белые и, собственно, потому их не принимали в стаи. Тогда они стали собираться в отдельные кучки, где и рассуждали о своем одиночестве, о своей непонятости черными воронами. Среди них была одна такая ворона, которая, немного рассудив, на том основании, что она белая признала себя лебедем.
Все остальные белые вороны тут же ухватились за эту идею и нарекли себя лебедями. Они летали средь черных ворон и презрительно каркали над ними. Впрочем, когда другая белая ворона выразила мысль, что коль скоро они теперь лебеди, то они не каркают, а поют, то все остальные белые вороны подхватили и эту идею, сразу же в нее уверовав. Каркать теперь в их обществе считалось неприличным и чтобы как-то отличаться от дремучих черных ворон, они стали к каждому «кар» добавлять дополнительный звук «р» и уже издавали не «кар-кар», а «карр-карр», в свою очередь заключив, что, собственно, так и полагается петь настоящим лебедям.
Все бы ничего, но третья белая ворона, слывшая за птицу высокого полета ума, заключила, что черные вороны – это вообще неправильные вороны. А четвертая развила ее мысль еще дальше, заключив, что вороны – это и вовсе неправильные птицы. Пятая, отличавшаяся особым птицелюбием и доведшая это свое качество до жизненного принципа, в один прекрасный божий день вдруг заявила, что глумиться над черными воронами нельзя, что это неправильно, что черные вороны не виноваты в том, что они черные, это не их вина. Это – их беда. И что долг каждой белой птицы помочь черной, помочь осознать свою потребность быть белой, потребность, которая, безусловно, в ней есть. Ведь это столь естественно для птицы быть свободной, быть счастливой, быть по настоящему белой. И ведь у черных ворон все для этого есть – есть клюв, есть перья, есть крылья и хвост. «Почему же, - вопрошала эта птицелюбивая белая ворона, - мы, белые птицы, столь возгордились, что не признаем наших собратьев? Почему вместо того, чтобы помочь им, мы даже не признаем их права называться птицами, не давая им даже шанса на это?» И тогда эта белая ворона полетела к черным нести им благую весть, что они, черные, тоже птицы.
Не все черные вороны поняли о чем она говорит, а некоторые, как и в былые времена даже хотели ее заклевать, но нашлись и такие, которые уверовали и приняли. Их она и привела в общество белых ворон. Те обступили черных и стали учить их правильно каркать, а когда научили то и торжественно перекрасили их в белый цвет и объявили, что они теперь лебеди. Теперь уже эти перекрашенные белые вороны летали к своим соплеменникам и объясняли им, как, оказывается, прекрасно быть белыми, что, де, негоже братья, и дальше оставаться чернью. Что хоть от природы нам выпало несчастье быть черными, но своими стараниями, своим трудом и верой в себя эту досадную природную несправедливость можно исправить. Мол, они, столь благодарны за это своим просветленным белым учителям, что совершенно теперь сами не понимают, как до этого они могли летать черными воронами, вместо того, чтобы парить белыми лебедями, какое, дескать, это несравнимое ни с чем ощущение.
Иные черные вороны посмеялись, но другие призадумались. Ведь если так говорят наши же в прошлом черные вороны, то может и вправду можно стать лебедями? Поснимались они со своих веток и полетели к белым воронам количеством в десять раз больше прежнего. И их научили сперва правильно каркать, а затем и перекрасили в белый цвет. Так количество белых ворон стало расти, причем все стремительнее и стремительнее. И уже отдельные черные вороны сами начали перекрашиваться. И самую первую белую ворону, ставшую и главной, такое самоуправство возмутило: «что же это такое, - каркала она, - нельзя перекрашиваться самостоятельно, даже и не пройдя курса обязательного пения, что это за «кар-кар»?» И чтобы отличать истинных и законно перекрашенных от нелегальных, каждой легальной стали ставить на лбу метку «лебедь».
Теперь большинство черных ворон стремились стать белыми, а те, кто не стремились, по крайней мере, признавали, что быть белой – это все же правильнее, но они, де, остаются черными, неся эту ношу, потому как не в состоянии выговорить «карр-карр» или еще по каким другим причинам. Причины эти белыми воронами объявлялись отговорками, нежеланием меняться в лучшую сторону, а настоящая причина – лень или страх быть свободными.
Однако ж был среди всей этой стаи один несогласный, как раз этот наш старый ворон, который вдруг стал утверждать, что вороне становиться лебедем не нужно, а вдобавок к тому и совершенно невозможно. И этими заявлениями он решительно всех настроил против себя. Самые терпимые называли его выжившим из ума стариком-маразматиком, самые нетерпимые - экстремистом, резонером и провокатором, врагом всего птичьего мира.
С ним пытались по-мирному, по-хорошему. Убеждали его, доказывали правильность белой окраски, приводили всевозможные аргументы, что мир изменился, что быть белым это не просто нормально, это необходимо, это признак ума, красоты, достоинства и всего остального чрезвычайно положительного и насущного. Старик же упрямился и все твердил, что ворона остается вороной, будь она хоть белой, хоть зеленой, а она, к тому же, за редким исключением, именно черная.
Ему объясняли, что оставаться черным – это пошло, это примитивно, это не конкурентно в сложившейся системе общептицства. Утверждали, что он ничего не понимает в птицах, что он вообще неграмотный, что все его идеи настолько тупы и примитивны, насколько опасны и разрушительны на нынешнем этапе развития птиц. Причем если по началу говорили, что разрушает он именно себя, сам себя обделяет, то потом, когда, вдруг некоторые вороны стали к нему прислушиваться и соглашаться, стали крепнуть мнения, что это вообще опасно и для других, а потому наиболее целесообразно для всего соптичества поместить старого ворона в клетку.
Более решительные настаивали на изгнании ворона за пределы их прекрасного мира, а наиболее радикальные так и вовсе требовали заклевать его.
Тогда старик, собравшись силами, полетел за тридевять земель за настоящим лебедем. Нашел его и убедил лететь в страну белых ворон, дабы личным присутствием своим показать им как должен выглядеть лебедь. И они полетели. Лебедь и старый черный ворон. Как только они прилетели, все белые вороны с удивлением уставились на лебедя. «Что это за птица такая?» - шепотом перекаркивались все вокруг. «Это – лебедь, - объявил старый ворон, - а вы – вороны. И еще раз, это – лебедь, а вы – в-о-р-о-н-ы. И вы, и он – птицы. На этом сходства заканчиваются, как вы можете сами же и видеть». Все вороны смолкли и понурили головы. «Есть еще возражения?», - громко каркнул старый ворон. «Нет, ты прав, старый ворон, мы действительно – вороны, а он – лебедь».
Все уже собирались разлетаться, но тут вдруг самая первая и самая ныне главная белая ворона закаркала: «Позвольте, извините, пожалуйста», - она вышла на середину, приковав к себе все внимание прочих, и обратилась к лебедю - «вы, гражданин, кто будете?». «Я – лебедь», - просто ответил лебедь. «Кхе, кхе, карр-карр, вы в этом так уверены?». «Более чем», - вновь ответил лебедь. «Более чем, более чем…, - приговаривала первая белая ворона, прохаживаясь вокруг лебедя, - а мы вот менее чем уверены, сударь. Я вот лично сомневаюсь, что вы лебедь, голубчик вы мой». Лебедь удивленно вытаращился на ворону, а та меж тем продолжала: «Да, да, и нечего на меня так пялиться, это мы, позвольте, на вас посмотрим. Посмотрите-ка на этого «лебедя». Или быть может даже «орла», да, а почему бы сразу и не «орла-то», ась? Что мелочиться? Что ж у вас, «лебедь», шея-то не лебединая? Ась? Где ж вы видели, чтобы у лебедя была такая длинная шея?». «Да дома видел…», - начал оправдываться лебедь. «Как-как? Что он сказал? – начала она деланно осматривать всех вокруг, - Я не пойму? Он на каком языке говорит? Наверное, на вороньем? Ну может быть я и ошибаюсь, может быть он и в самом деле лебедь, просто, кхе, кхе, карр-карр, инвалид-мутант, кхе, кхе, разрешите-ка», и с этими словами ворона подлетела к лебедю и начала как бы выискивать у него что-то на лбу, затем отлетела обратно: «Позвольте, уважаемый, так а где у вас написано-то вообще, что вы лебедь?», «А что у меня это на лбу должно быть написано, так не видно, что ли?» - парировал лебедь. «Именно, что на лбу, а ТАК, знаете ли, не видно, видно, что вы мерзавец и, скорее всего самозванец, это видно. Сегодня он лебедь, завтра он филин, послезавтра кто?». По всей стаи прошелся ропот негодования. «Гнать его в шею, зря что длинная», - каркнул кто-то. «Вы, позвольте, карр-карр, кого к нам привели?», - обратилась первая белая ворона к старому ворону, - «Мало вы своими бреднями лебедей развращали, испытывая наше терпение, так еще и мятеж решили устроить?». Она повернулся ко всем прочим воронам и каркнула: «Я не знаю, что с ними делать. Решайте вы». «Да клевать обоих, клевать обоих!», - слышалось со всех сторон.
«Ну что ж, - прокаркала первая белая ворона, - я все же думаю, что справедливо заклевать зачинщика всего этого, - она показал на старого ворона, - а этого, на первый раз простим. Перекрасим его только в черный цвет. Потому как я знаю на самом деле кто это. Это – ворона, самая обычная ворона, родившаяся почему-то белой, но ведь все мы знаем, что белые вороны – это противоестественно». И она взлетела на самое большое дерево, оставив своим лебедям закончить правое дело.
Конец
Последнее редактирование:
- Сообщения
- 11.126
- Реакции
- 24.913
- Не курю с
- 18.12.2017
- Метод
- Табекс
- Лет курения
- 9
Ух ты
