Извините за многа букав, я больше так не буду, обещаю.
Владик был убежденным гомосексуалистом и, по совместительству, изгоем в довольно-таки патриархальной 5-тиэтажке на 3-ей Прядильной улице в Измайлово, в которой он проживал в доставшейся в наследство после смерти матери однушке. Пенсионеры плевались вслед и цыкали: «Фу, срамота! Малакий!» Подростки дразнили «педрилой», «мерзкой геятиной». Дети помладше кричали: «Голубой, голубой, не хотим играть с тобой!». Но более всего Владику досаждал местный гопник и наркоман по кличке Борман. Не единожды он харкал Владику в лицо, давал поджопников по самому что ни на есть рабочему месту и отбирал заработанные нелегким трудом деньги.
А Владик, надо сказать, трудился довольно интенсивно, сразу на двух работах, пытаясь воплотить в жизнь мечту, заработать на домик в Испании и свалить из московской патриархальной клоаки в прогрессивную, сытую и теплую Гейропу. Днём работал посменно в дорогом салоне парикмахером-стилистом, а в свободное от первой работы время подрабатывал эскортом, обслуживая довольно известных медийных личностей, политков и бизнесменов. Все, кто однажды воспользовался услугами Владика на второй его работе, возвращались к нему вновь и вновь, ибо был в нем какой-то особый задор, огонёк и страстность, что выделяло его в общей кагорте смазливых геев-проститутов.
Все изменилось после того, как в дом, выкупив и отремонтировав целый этаж, въехал новый жилец с семьей. Марат имел свой достаточно крупный строительный бизнес, красавицу-жену и чудесных белобрысых дочек трехлеток-близняшек, а так же рост 1,95 и весьма развитую за годы регулярных тренировок мускулатуру.
Будучи мужчиной с по-настоящему добрым сердцем, волевым и сильным, он хоть он и не одобрял образа жизни, присущего Владику и ему подобным, всегда был за справедливость и защита слабых была для Марата не то чтобы делом чести, но чем-то самим собой разумеющимся.
Все нападки на Владика прекратились в один момент, когда Марат застал Бормана, выворачивающим внутренние кармашки его модного кожаного рюкзачка, в то время как сам Владик, рыдал, стоя в позе «зю» на лестничной клетке, размазывая по лицу черную тушь и новую матовую нюдовую помаду от Urban Decay. Марат так крепко сжал левое яичко Бормана, поддерживая другой рукой его за шиворот, чтобы тот не упал, что любые слова были уже излишни. Борман как-то сразу смекнул, что был не прав и каким-то образом донес это свое новое знание до всего дома, включая малолетних пиздюков.
Еще через два месяца хоронили Марата, его жену и одну из близняшек. Вторая девочка чудом выжила. Кто-то перерезал тормозные шланги на джипе Марата.
Подозрение пало сначала на конкурентов, потом допрашивали Бормана, но за отсутствием улик отпустили. Весь дом был в крайне удивлен, когда обвинение предъявили безобидному Владику, которого случайно запечатлел видиорегистратор таксиста. Ни Марат, ни кто другой, не могли знать, что тот задор и особая страстность, так привлекавшие клиентов, появлялась во Владике, когда он вспоминал плевки, тычки и унижения, которые он получал от Бормана. Именно в эти моменты он и сам испытывал максимальное наслаждение. Когда вдруг упали доходы, и одновременно с этим померкли эмоциональные краски, Владик не думал долго.