попытка 2

[Sviristel2017]

Добрый день.

 

[FANTA]

Всем привет. Я к вам поныть...со своею печалью Я жуткий паникер, что касаемо всего моего окружения, иногда и по поводу себя паникую и прокручиваю самый ужасный сценарий, если заболеваю. Но я уже давно не боюсь своей смерти, так что там так, лайтово. А тут у меня моя такса со вчерашнего вечера как-то неуверенно встает на заднюю лапу, у меня паника, я знаю, какой слабый позвоночник у такс и как в легкую у них отказывают лапы. Так что жду мужа с полей и пойдем к вету...

Будем надеяться на лучшее, Ален.. И на своевременную помощь ветеринаров, если с ножкой возникли проблемы.

 

[дядя_Саша]

Саш, снега много еще на участке?

Ни проехать, ни пройти:

 

[Диона]

Всем привет. Я к вам поныть...со своею печалью Я жуткий паникер, что касаемо всего моего окружения, иногда и по поводу себя паникую и прокручиваю самый ужасный сценарий, если заболеваю. Но я уже давно не боюсь своей смерти, так что там так, лайтово. А тут у меня моя такса со вчерашнего вечера как-то неуверенно встает на заднюю лапу, у меня паника, я знаю, какой слабый позвоночник у такс и как в легкую у них отказывают лапы. Так что жду мужа с полей и пойдем к вету...

Привет! Зажали кулаки и лапы! Держи в курсе!

 

[Kuzminaolesya]

Ни проехать, ни пройти:
Посмотреть вложение 1390303

Ого! Ну значит пока даже и не поеду. Недели через 2 может...

 

[Sviristel2017]

А мы вернулись. Все закончилось. Снега на кладбище просто жуть. Почти по пояс. Устали. А когда ехали обратно, то не ехали а плыли.

 

[Ленхен]

Народ привет
Как поживаете?

 

[Kuzminaolesya]

Народ привет
Как поживаете?

Привет! Копошимся потихоньку

 

[Ленхен]

Привет! Копошимся потихоньку

А у нас был сегодня конкурс-фотографии из старого альбома. Нам очень понравилось. Некоторым даже из других городов присылали старые фотки. Вообщем Взлетка, как обычно в начале нервная, но притираемся друг к другу.

 

[Диона]

@Elen), как успехи в некурении?

 

[Ленхен]

@Elen), как успехи в некурении?

Всё по плану - 36 дней. У Давыдовой 14

 

[дядя_Саша]

Назло всем этим мерзавцам, лишивших наших спортсменов флага и гимна, российские фигуристки Анна Щербакова, Елизавета Туктамышева и Александра Трусова завоевали золото, серебро и бронзу чемпионата мира в Стокгольме. Это первый в истории случай, когда весь пьедестал в женском одиночном фигурном катании на чемпионате мира оказался занят российскими спортсменками.

 

[Диона]

Назло всем этим мерзавцам, лишивших наших спортсменов флага и гимна, российские фигуристки Анна Щербакова, Елизавета Туктамышева и Александра Трусова завоевали золото, серебро и бронзу чемпионата мира в Стокгольме. Это первый в истории случай, когда весь пьедестал в женском одиночном фигурном катании на чемпионате мира оказался занят российскими спортсменками.

Смотрела награждение...Прям до слез) А девчонки смеялись под Чайковского)

 

[**Realistka**]

Будем надеяться на лучшее, Ален.. И на своевременную помощь ветеринаров, если с ножкой возникли проблемы.

Спасибо, Леночка! Она вроде получше ходит, посмотрим пару дней, если что, поеду с ней на рентген.

 

[**Realistka**]

Привет! Зажали кулаки и лапы! Держи в курсе!

Спасибо, Ирин, я переживаю всегда за свои хвостики , надеюсь, что все будет хорошо.

 

[FANTA]

Спойлер: Тверская, 14

Яндекс-Новости:
"Закрывается Елисеевский магазин в Москве"
???

Грустно осознавать, что скоро мы лишимся этого гастронома, который радовал людей в течение 120 лет и стал, поистине, народным достоянием.

Поэтому хочется принести выдержки из книги Владимира Гиляровского именно об открытии этого удивительного и необычайно красивого магазина:

???

Открытие Елисеевского магазина.
Выдержки из книги В. А. Гиляровского «Москва и Москвичи»:

«…Архитектор, привезенный Елисеевым, зашил весь дом тёсом, что было для Москвы новинкой, и получился гигантский деревянный ящик, настолько плотный, что и щелочки не осталось.
Идет год, второй, но плотные леса все еще окружают стройку.
Москвичи-старожилы, помнившие, что здесь когда-то жили черти и водились привидения, осторожно переходили на другую сторону, тем более, что о таинственной стройке шла легенда за легендой.
Нашлись смельчаки, которые, несмотря на охрану и стаю огромных степных овчарок во дворе, все-таки ухитрялись проникнуть внутрь, чтобы потом рассказывать чудеса:
— Индийская пагода воздвигается.
— Мавританский замок.
— Языческий храм Бахуса.
Последнее оказалось ближе всего к истине.
Наконец леса были сняты, тротуары очищены, и засверкали тысячи огней сквозь огромные зеркальные стекла.
Храм Бахуса.
Впрочем, это название не было официальным; в день снятия лесов назначено было торжественное, с молебствием освящение «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин».
С утра толпы народа запрудили улицу, любуясь на щегольской фасад «нового стиля» с фронтоном, на котором вместо княжеского герба белелось что-то из мифологии, какие-то классические фигуры.
На тротуаре была толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров.
Горами поднимаются заморские фрукты;
как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый;
необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы;
перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства—жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.

Так был описан в одной из ненапечатанных «Поэм о Москве» этот храм обжорства:
А на Тверской в дворце роскошном Елисеев привлек толпы несметные народа блестящей выставкой колбас, печений, лакомств…
Ряды окороков, копченых и вареных,
Индейки, фаршированные гуси,
Колбасы с чесноком, с фисташками и перцем,
Сыры всех возрастов — и честер, и швейцарский, и жидкий бри, и пармезон гранитный…
Приказчик Алексей Ильич старается у фруктов, уложенных душистой пирамидой, наполнивших корзины в пестрых лентах…
Здесь все — от кальвиля французского с гербами до ананасов и невиданных японских вишен.
Двери магазина были еще заперты, хотя внутри стали заранее собираться приглашенные, проходя со двора.
Привезенные для молебна иконы стояли посреди магазина, среди экзотических растений.
Наконец, к полудню зашевелилась полиция, оттесняя народ на противоположную сторону улицы. Прискакал взвод жандармов и своими конями разделил улицу для проезда важных гостей.

Ровно в полдень, в назначенный час открытия, двери магазина отворились, и у входа появился громадный швейцар.
Начали съезжаться гости, сверкая орденами и лентами, военное начальство, штатские генералы в белых штанах и плюмажных треуголках, духовенство в дорогих лиловых рясах. Все явились сюда с какого-то официального богослужения в Успенском соборе.
Некоторые, впрочем, заезжали домой и успели переодеться.
Елисеев ловко воспользовался торжественным днем.
В зале встречал гостей стройный блондин—Григорий Григорьевич Елисеев в безукоризненном фраке, с «Владимиром» на шее и французским орденом «Почетного легиона» в петлице.
Он получил этот важный орден за какое-то очень крупное пожертвование на благотворительность, а «Почетный легион» — за выставку в Париже выдержанных им французских вин.
Архиерея Парфения встретил синодальный хор в своих красных, с откидными рукавами камзолах, выстроившийся около икон и церковнослужителей с ризами для духовенства.

Нечто фантастическое представляло собой внутренность двусветного магазина.
Для него Елисеев слил нижний этаж с бельэтажем, совершенно уничтожив зал и гостиные бывшего салона Волконской, и сломал историческую беломраморную лестницу, чтобы очистить место елисеевским винам. Золото и лепные украшения стен и потолка производили впечатление чего-то странного.
В глубине зала вверху виднелась темная ниша в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были редкостные английские часы, огромный золоченый маятник которых казался неподвижным, часы шли бесшумно.
Зал гудел, как муравейник.
Готовились к молебну.
Духовенство надевало златотканые ризы.
Тишина.
Тихо входят мундирные и фрачные гости.
За ними — долгополые сюртуки именитых таганских купцов, опоздавших к началу.
В половине молебна в дверях появилась громадная, могучая фигура, с первого взгляда напоминающая Тургенева, только еще выше и с огромной седеющей львиной гривой — прямо-таки былинный богатырь.

Странным показался серый пиджак среди мундиров, но большинство знатных гостей обернулось к нему и приветливо кланялось.
А тот по своей близорукости, которой не помогало даже пенсне, ничего и никого не видел.
Около него суетились Елисеев и благообразный, в черном сюртуке, управляющий новым магазином.
Это был самый дорогой гость, первый знаток вин, создавший огромное виноделие Удельного ведомства и свои образцовые виноградники «Новый Свет» в Крыму и на Кавказе,— Лев Голицын.

Во второй половине зала был сервирован завтрак.
Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада, переливались всеми цветами радуги.
А посредине между хрустальными графинами, наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки всевозможных форм — от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих, примитивных бутылок венгерского.
На бутылках старого токая перламутр времени сливался с туманным фоном стекла цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками.
Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом. Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной белизной со скатертью.
Они с математической точностью нарезаны были тонкими, как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега, покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые балыки.
Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко к зернышку, белужья. Ароматная паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных блюдах;
далее сухая мешочная — тонким ножом пополам каждая икринка режется — высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым землистым ароматом, ачуевская— кучугур, стояла огромными глыбами на блюдах…

Ряды столов представляли собой геометрическую фигуру.
Кончился молебен.
Начался завтрак.
Архиерей в черной рясе и клобуке занял самое почетное место, лицом к часам и завешенной ложе.
Все остальные гости были рассажены строго по чинам и положению в обществе.
Под ложей, на эстраде, расположился оркестр музыки.
Из духовенства завтракать остались только архиерей, местный старик священник и протодьякон—бас необычайный. Ему предстояло закончить завтрак провозглашением многолетия.
Остальное духовенство, получив «сухими» и корзины лакомств для семей, разъехалось, довольное подарками.
Архиерея угощали самыми дорогими винами, но он только их «пригубливал», давая, впрочем, отзывы, сделавшие бы честь и самому лучшему гурману.

Усердно угощавшему Елисееву архиерей отвечал:
— И не просите, не буду. Когда-нибудь, там, после… А теперь, сами видите, владыке не подобает.
Зато протодьякон старался вовсю, вливая в необъятную утробу стакан за стаканом из стоявших перед ним бутылок. Только покрякивал и хвалил.
Становилось шумнее.
Запивая редкостные яства дорогими винами, гости пораспустились.
После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг какой-то подгулявший гость встал и потребовал слова.
Елисеев взглянул, сделал нервное движение, нагнулся к архиерею и шепнул что-то на ухо.
Архиерей мигнул сидевшему на конце стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки.
Не замолк еще стук ножа о тарелку, которым оратор требовал внимания, как по зале раздалось рыканье льва: это откашлялся протодьякон, пробуя голос.
Как гора, поднялся он, и загудела по зале его октава, от которой закачались хрустальные висюльки на канделябрах.
— Многолетие дому сему! Здравие и благоденствие! А когда дошел до «многая лета», даже страшно стало…»

 

[Sviristel2017]

Спойлер: Тверская, 14

Яндекс-Новости:
"Закрывается Елисеевский магазин в Москве"
???

Грустно осознавать, что скоро мы лишимся этого гастронома, который радовал людей в течение 120 лет и стал, поистине, народным достоянием.

Поэтому хочется принести выдержки из книги Владимира Гиляровского именно об открытии этого удивительного и необычайно красивого магазина:

???

Открытие Елисеевского магазина.
Выдержки из книги В. А. Гиляровского «Москва и Москвичи»:

«…Архитектор, привезенный Елисеевым, зашил весь дом тёсом, что было для Москвы новинкой, и получился гигантский деревянный ящик, настолько плотный, что и щелочки не осталось.
Идет год, второй, но плотные леса все еще окружают стройку.
Москвичи-старожилы, помнившие, что здесь когда-то жили черти и водились привидения, осторожно переходили на другую сторону, тем более, что о таинственной стройке шла легенда за легендой.
Нашлись смельчаки, которые, несмотря на охрану и стаю огромных степных овчарок во дворе, все-таки ухитрялись проникнуть внутрь, чтобы потом рассказывать чудеса:
— Индийская пагода воздвигается.
— Мавританский замок.
— Языческий храм Бахуса.
Последнее оказалось ближе всего к истине.
Наконец леса были сняты, тротуары очищены, и засверкали тысячи огней сквозь огромные зеркальные стекла.
Храм Бахуса.
Впрочем, это название не было официальным; в день снятия лесов назначено было торжественное, с молебствием освящение «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин».
С утра толпы народа запрудили улицу, любуясь на щегольской фасад «нового стиля» с фронтоном, на котором вместо княжеского герба белелось что-то из мифологии, какие-то классические фигуры.
На тротуаре была толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров.
Горами поднимаются заморские фрукты;
как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый;
необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы;
перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства—жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.

Так был описан в одной из ненапечатанных «Поэм о Москве» этот храм обжорства:
А на Тверской в дворце роскошном Елисеев привлек толпы несметные народа блестящей выставкой колбас, печений, лакомств…
Ряды окороков, копченых и вареных,
Индейки, фаршированные гуси,
Колбасы с чесноком, с фисташками и перцем,
Сыры всех возрастов — и честер, и швейцарский, и жидкий бри, и пармезон гранитный…
Приказчик Алексей Ильич старается у фруктов, уложенных душистой пирамидой, наполнивших корзины в пестрых лентах…
Здесь все — от кальвиля французского с гербами до ананасов и невиданных японских вишен.
Двери магазина были еще заперты, хотя внутри стали заранее собираться приглашенные, проходя со двора.
Привезенные для молебна иконы стояли посреди магазина, среди экзотических растений.
Наконец, к полудню зашевелилась полиция, оттесняя народ на противоположную сторону улицы. Прискакал взвод жандармов и своими конями разделил улицу для проезда важных гостей.

Ровно в полдень, в назначенный час открытия, двери магазина отворились, и у входа появился громадный швейцар.
Начали съезжаться гости, сверкая орденами и лентами, военное начальство, штатские генералы в белых штанах и плюмажных треуголках, духовенство в дорогих лиловых рясах. Все явились сюда с какого-то официального богослужения в Успенском соборе.
Некоторые, впрочем, заезжали домой и успели переодеться.
Елисеев ловко воспользовался торжественным днем.
В зале встречал гостей стройный блондин—Григорий Григорьевич Елисеев в безукоризненном фраке, с «Владимиром» на шее и французским орденом «Почетного легиона» в петлице.
Он получил этот важный орден за какое-то очень крупное пожертвование на благотворительность, а «Почетный легион» — за выставку в Париже выдержанных им французских вин.
Архиерея Парфения встретил синодальный хор в своих красных, с откидными рукавами камзолах, выстроившийся около икон и церковнослужителей с ризами для духовенства.

Нечто фантастическое представляло собой внутренность двусветного магазина.
Для него Елисеев слил нижний этаж с бельэтажем, совершенно уничтожив зал и гостиные бывшего салона Волконской, и сломал историческую беломраморную лестницу, чтобы очистить место елисеевским винам. Золото и лепные украшения стен и потолка производили впечатление чего-то странного.
В глубине зала вверху виднелась темная ниша в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были редкостные английские часы, огромный золоченый маятник которых казался неподвижным, часы шли бесшумно.
Зал гудел, как муравейник.
Готовились к молебну.
Духовенство надевало златотканые ризы.
Тишина.
Тихо входят мундирные и фрачные гости.
За ними — долгополые сюртуки именитых таганских купцов, опоздавших к началу.
В половине молебна в дверях появилась громадная, могучая фигура, с первого взгляда напоминающая Тургенева, только еще выше и с огромной седеющей львиной гривой — прямо-таки былинный богатырь.

Странным показался серый пиджак среди мундиров, но большинство знатных гостей обернулось к нему и приветливо кланялось.
А тот по своей близорукости, которой не помогало даже пенсне, ничего и никого не видел.
Около него суетились Елисеев и благообразный, в черном сюртуке, управляющий новым магазином.
Это был самый дорогой гость, первый знаток вин, создавший огромное виноделие Удельного ведомства и свои образцовые виноградники «Новый Свет» в Крыму и на Кавказе,— Лев Голицын.

Во второй половине зала был сервирован завтрак.
Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада, переливались всеми цветами радуги.
А посредине между хрустальными графинами, наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки всевозможных форм — от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих, примитивных бутылок венгерского.
На бутылках старого токая перламутр времени сливался с туманным фоном стекла цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками.
Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом. Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной белизной со скатертью.
Они с математической точностью нарезаны были тонкими, как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега, покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые балыки.
Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко к зернышку, белужья. Ароматная паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных блюдах;
далее сухая мешочная — тонким ножом пополам каждая икринка режется — высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым землистым ароматом, ачуевская— кучугур, стояла огромными глыбами на блюдах…

Ряды столов представляли собой геометрическую фигуру.
Кончился молебен.
Начался завтрак.
Архиерей в черной рясе и клобуке занял самое почетное место, лицом к часам и завешенной ложе.
Все остальные гости были рассажены строго по чинам и положению в обществе.
Под ложей, на эстраде, расположился оркестр музыки.
Из духовенства завтракать остались только архиерей, местный старик священник и протодьякон—бас необычайный. Ему предстояло закончить завтрак провозглашением многолетия.
Остальное духовенство, получив «сухими» и корзины лакомств для семей, разъехалось, довольное подарками.
Архиерея угощали самыми дорогими винами, но он только их «пригубливал», давая, впрочем, отзывы, сделавшие бы честь и самому лучшему гурману.

Усердно угощавшему Елисееву архиерей отвечал:
— И не просите, не буду. Когда-нибудь, там, после… А теперь, сами видите, владыке не подобает.
Зато протодьякон старался вовсю, вливая в необъятную утробу стакан за стаканом из стоявших перед ним бутылок. Только покрякивал и хвалил.
Становилось шумнее.
Запивая редкостные яства дорогими винами, гости пораспустились.
После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг какой-то подгулявший гость встал и потребовал слова.
Елисеев взглянул, сделал нервное движение, нагнулся к архиерею и шепнул что-то на ухо.
Архиерей мигнул сидевшему на конце стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки.
Не замолк еще стук ножа о тарелку, которым оратор требовал внимания, как по зале раздалось рыканье льва: это откашлялся протодьякон, пробуя голос.
Как гора, поднялся он, и загудела по зале его октава, от которой закачались хрустальные висюльки на канделябрах.
— Многолетие дому сему! Здравие и благоденствие! А когда дошел до «многая лета», даже страшно стало…»

Жаль... У нас так старейшую в городе аптеку погубили. Сделали салон связи. А такое помещение крутое было.

 

[Иринка111]

Филипповскую булочную закрыли, так и думала, что Елисеевский тоже закроют... Любимый магазин детства, я ведь рядом жила.

 

[Sviristel2017]

Филипповскую булочную закрыли, так и думала, что Елисеевский тоже закроют... Любимый магазин детства, я ведь рядом жила.

Ломать не делать

 

[Иринка111]

Ломать не делать

Понять, почему, можно, как-то недавно заходила - продукты-то обычные, а цены - мама дорогая! Но так жалко