Я - имигрантка.
(продолжение)
везде кровати, кровати, кровати. То есть в этой крохотной двухкомнатной квартирке жило человек 16, наверное: мужчины, женщины, все вперемешку, но, в основном, конечно, мужчины. Кроме меня, там было еще три или четыре бабы. Но я, если честно, больше с мужиками люблю общаться, баб не очень люблю.
И я походила, посмотрела и поняла, что мне даже матраса нет. Сходила в туалет. Вечером еще есть возможность сходить в туалет, а вот утром туда фиг попадешь — что хочешь, то и делай: или терпи, или на улицу беги, если невтерпеж.
Перекусила. И все как-то непривычно. У Пекарского я раньше полуночи с работы не возвращалась, а тут пять часов вечера, и что делать? А в квартире даже телевизора не было, а если бы и был, то вряд ли помог — все передачи на иврите. И я подумала, что же я буду делать в этом спальном городке с белыми домами. Без понятия. В Тель-Авиве такой проблемы никогда не было: можно в море искупаться или просто пойти шататься по городу. Тель-Авив — это такой веселый европейский город: магазины, витрины, люди, движуха.
Короче, я сразу в тот же день звоню этому Пекарскому, Габи его звали, Габриель. Звоню, как в том фильме, «виноват, был неправ, исправлюсь». — «Да, конечно, возвращайся, не проблема».
По Владу и даже по Валерке я, конечно, ужасно скучала. Представь, ведь я им полгода не звонила. Только письма писала короткие, а так хотелось услышать голос сына. А переговорный пункт был буквально через дорогу, но он открывался позже, чем открывались мы. До него было рукой подать, но я же на работе, я не могла вот так встать и пойти на переговорный пункт, даже на пять-десять минут.
Правда, на тоску, честно говоря, не оставалось времени и сил, я пахала с утра до вечера и уставала страшно.
Потом уже, когда я добилась у Пекарского, чтобы он нам с Колькой по очереди давал выходные, я смогла наконец звонить домой. В кабаке нас трое работало: я, Колька и Лея, хозяйка, а в будние дни можно было вполне справиться вдвоем. Меня, кстати, они Че Геварой прозвали, потому что я там вечно бунтовала, права качала. Колька молчал, а я все время акции протеста устраивала.
Денег домой первые полгода я тоже не высылала, как-то ничего не накопилось. Я из хостела переехала на квартиру к одним алимам, пацанам молодым, а они меня жестоко наебали. Мне так хотелось стабильности, что я дала им денег за месяц вперед, а через два или три дня нас с этой квартиры выгнали на фиг на улицу. Оказалось, что эти пацаны давно ничего не платили, а мои деньги, которые я им отдала, пропили и потратили на траву.
Слава богу, я не много потеряла, потому что сняла у них не комнату даже — я в салоне у них жила, на диване. И заплатила им чуть больше ста долларов — тогда цены были довольно низкие. И когда я оказалась на улице, я снова обратилась к Габи, и он помог мне снять нормальное жилье рядом, в двух шагах от работы. Это была крохотная студия — комната с кухней, без окон. За 400 долларов в месяц. И я была рада: после хостела, после всех этих мытарств эта клетушка показалась мне царскими хоромами. Тем более что я никогда не была избалована особым комфортом — я же тебе рассказывала, как мы в Ессентуках жили.
Валерке с Владом нелегко было, они вещи продавали, чтобы выжить… Валерка молодец, потому что мне, конечно, тяжело было — одной, в чужой стране, без документов, без прав, но это был мой выбор, а ему пришлось еще о сыне заботится. Он ведь мог тупо спиться, как многие тогда, или другую бабу себе найти, более покладистую, он у меня ведь мужик ничего, приятный, не урод — желающие бы нашлись, думаю. А он молодец, достойно себя повел, надо отдать ему должное, и я ему всегда буду за это благодарна.
В конце концов я начала высылать им какие-то деньги, небольшие: сначала сто, потом двести долларов в месяц. Для них это было хорошее подспорье.
Пекарскому я нравилась. Несмотря на все мои демарши и выступления, когда я объявила, что ухожу, он предложил мне большие деньги только, чтобы я осталась. Он был согласен платить мне тысячу долларов, плюс питание, плюс выходные — ты понимаешь, это были очень хорошие деньги, а тем более для нелегала без документов.
Но я, прости, просто задолбалась у него работать. И ушла. К тому времени Светку тоже уволили, и она жила со мной, в моей квартире, которая без окон. Мы с ней вдвоем на кухне, на диване спали, а спальню я сдавала одному чуваку, Боре. Он вечно не платил вовремя, не работал, лежал целым днями. Если появлялись у него какие-то деньги, то он сразу тратил их на бардаки. Светка мне всегда говорила: вот Боря сегодня грустный, опять пошел в бардак и не смог ... за полчаса. Я этого, если честно, не понимаю. Что за кайф ( ...) этих, прости, многостаночниц, когда куча мужиков проходит до тебя, куча — после тебя. Впрочем, не мне судить, каждому свое.
А Светка работала на частных пляжах, с шезлонгами и топчанами. С утра подрывалась, часов в пять, и летела на пляж, расставляла рядами топчаны. И когда кто-то на топчаны садился, она подбегала и брала деньги. Если нужен зонтик, плати за зонтик, она принесет и закопает тебе этот зонтик. Так целый день. А вечером она шезлонги собирала и связывала цепью. Она была черной, как уголек, и пляж ненавидела люто. Это сезонная работа, поэтому платили хорошо. Около тысячи долларов Светка, кажется, получала.
И когда она уволилась, то пришла жить ко мне. Она у меня просто так жила, не платила.
И вот в этот момент одна знакомая, которая работала в русском магазине, сказала, что одна фирма нанимает людей для уборки помещений. А у меня уже было фальшивое удостоверение — разрешение на работу. И я уволилась из кабака и пошла убирать офисы.
О том, что я ушла от Пекарского, я не жалела ни секунды. Да, он ко мне прекрасно относился, и я зарабатывала там неплохие деньги, но это была адская совершенно работа. А Колька с ним остался. Колька же молдаванин, а у молдаван с торговлей лучше. Колька потом собирался свой бар открыть на Наве Шаанан. Не знаю, открыл или нет.
Мы убирали офисы в огромном медицинском комплексе под Тель-Авивом. Хозяином нашей фирмы был израильтянин, мужик молодой, а жена у него была украинка, Алёна. И я работала у них, получала 1000 долларов.
По фальшивым документам я была Ирина. Конечно, все вокруг знали, что документы у меня фальшивые, и звали меня Надей. Все, кроме полиции. Я была русская, разговаривала только на русском, в Израиль попала с мужем-евреем — такая у меня была легенда, довольно распространенный вариант.
Я очень многому научилась в эмиграции, это колоссальный жизненный опыт. Эмигранты — такой народ, они готовы браться за любую работу и всегда говорят «да». Умеешь строить? — Да. Умеешь красить? — Да. Петь? — Да. Танцевать? — Да.
Я на одной стройке подрабатывала, и там нужно было стенку стеклянную построить, из таких полупрозрачных блоков. Ну, нас спросили: сумеете? Мы, естественно: не вопрос. Целый день с этой стенкой проебались и без толку. Начальник потом распсиховался, чуть не поубивал нас всех. Как потом выяснилось, строили мы бордель, очень крутой бордель: ковровые дорожки, зеркала — для богатых, в индустриальной зоне Тель-Авива.
Работала я много. До шести вечера занималась уборкой в медицинском комплексе, потом, после восьми, мыла лестницы в одном учебном центре и три раза в неделю в одном кабаке на Наве Шаанан мыла посуду, приходила по ночам и мыла. В результате у меня получалось около двух тысяч долларов в месяц — большие деньги.
К этому времени прошел год, как я жила в Израиле. Светка вернулась в Ессентуки. Сказала, хватит с меня, и свалила домой. А мне нравился Тель-Авив, впервые в жизни я получала там настоящие деньги, впервые могла обеспечить себя и сына.
Летом ко мне в гости приехали Валерка с Владиком. Мужикне баба, ему запросто выдали бизнес-визу и без проблем впустили в страну. Мы провели волшебный месяц вместе, постоянно ездили на какие-то экскурсии. До этого я никуда не ходила, нигде не была. Разве только гуляла вдоль моря. Да и времени у меня не было на удовольствия. А когда они приехали, я отказалась от всех своих шабашек, чтобы у меня было свободное время.
Мы много чего купили: фотоаппарат, видеокамеру, видеомагнитофон, телевизор. Ездили на побережье: барбекю, все дела. Мы не думали ни о еде, не думали, хватит ли нам денег. Возможно, этот месяц был самым счастливым за всю нашу совместную жизнь.
Пару раз мы сходили в Тель-Авиве в мой любимый бар. Там подавали красное ирландское пиво «Килкенни», мое любимое. Я уже не помню, как называется этот бар, он находился прямо рядом с американским посольством, на побережье. Выходишь из бара, и вот уже море перед тобой, метрах в двадцати. Там была живая музыка: гитары, саксофон — всю ночь, огромные столы дубовые. В проходах танцевали рок-н-ролл. Хозяин — потрясающий чувак, он танцевал просто отчаянно, мог с какой-нибудь чувихой так зажечь, что толпа вокруг буквально стояла на ушах. Очень душевная атмосфера, вечером туда было нереально попасть.
В этом баре был теракт. В три часа ночи, кажется, шел террорист по улице, с поясом смертника. И, конечно, он выбрал этот бар, потому что там было полно народу. И охранник не пустил его внутрь, террорист взорвал себя на входе. В результате погиб охранник и этот бедолага-террорист. Много было раненых. Если бы охранник впустил смертника, было бы гораздо больше жертв. А так он, конечно, разглядел, что что-то не так с этим парнем. Какой-то араб... Охранник сказал, нет мест.
Про евреев много чего говорят, но я их люблю, хотя они меня и выкинули в результате из страны. Очень хороший народ. Я не про ортодоксов, а про обычных людей. Вот убираешь у них в офисах, они тебе всегда и кофе предложат, и поесть что-нибудь — сыра, питы, салата: ну, что ты вечно бежишь, куда ты так торопишься, садись, посиди, расскажи, как дела. Подарки — на еврейский Новый год, на еврейскую Пасху... В Испании такого нет, здесь никто тебе кофе не предлагает. Мне кажется, это оттого, что страна бедная, но, может, причина в чем-то другом.
Когда муж с сыном уезжали, я рыдала. Мне так не хотелось с ними расставаться, так не хотелось, чтобы это счастливое время закончилось. Валерка тоже мог бы остаться в Израиле, и он хотел, потому что видел, что у меня все сложилось удачно, но нужно было за Владом присматривать, он все-таки был недостаточно взрослым и самостоятельным, ему нужно было школу закончить.
Я прожила в Израиле еще два года, два прекрасных года, а потом все рухнуло в один день.
Рано утром я пошла на работу, иду и вижу, что полиция проверяет документы у людей на остановке напротив моего дома. У иммиграционной службы не было специальных полицейских машин, они ездили на обычных пассажирских микроавтобусах. И вот такой фургончик стоял неподалеку. И я от греха подальше решила пройтись пешком до следующей остановки. Иду себе беззаботно, на углу стоит чувак в белой майке и джинсах у пробитого колеса машины, облокотился на эту машину, а я иду мимо, быстро иду, спешу на автобус. И вдруг этот чувак: «Ваши документы?»
Я с равнодушным лицом достаю документы, и тут — фигак! — у меня отклеилась фотография. Левый уголок вверху. Всё. Постойте, гражданочка, проверим в компьютерной базе. Начинаются вопросы: кто вы? как зовут вашего мужа? где живете? Полчаса они меня мурыжили, потом отвезли домой, дали переодеться и собрать вещи.
Со мной провели два допроса, спрашивали, где я взяла фальшивые документы, третье-десятое, потом дали подписать бумагу, что я тринадцать лет не имею права въехать в Израиль, и всё.
Незадолго до ареста моего прошел слух, что будет много облав. И мои друзья предлагали мне уехать на время в провинцию, от греха подальше. Они сами переехали на север Израиля, в маленький городок. Я с ними не поехала, потому что у меня было много хорошей работы в Тель-Авиве, я жила в центре города в неплохой квартире, которую уже обставила своей мебелью, и мне не хотелось все это так оставлять. В результате я потеряла все. И эту гребаную мебель тоже.
На следующее утро после допроса меня отвезли в аэропорт, я купила билет на самолет. Все это время меня сопровождала полиция — без наручников, но до самого трапа.
Рядом со мной летел мужик, летел в отпуск. Он достал бутылку гданьской водки, и я выпила с ним, и меня начало трясти, буквально как в лихорадке. Я поняла, всей шкурой почувствовала, что моя старая жизнь кончилась. А мой сосед допил остатки водки, и, когда прилетели, он в Домодедово просто рухнул на скамеечку рядом с багажным транспортером и уснул. При этом у него должна быть пересадка в другом аэропорту, а он был никакой, в жопу пьяный.
А меня пригласили в милицию, отдали российский паспорт. Спросили, а что, мол, такое? Я говорю, вот типа нелегально. На меня так с ухмылкой глянули, мол, понятно, чем ты там зарабатывала. Но никаких наездов. Добро пожаловать на Родину. Одним словом, Россия приняла меня хорошо.
Из Домодедово я уехала в Шереметьево, переночевала там ночь и потом улетела в Минводы.
Испания
Я вернулась в Россию в 2003 году и сразу же стала думать, куда уехать. Оставаться я не хотела. Мне в России было плохо. Все продажное. Власти — не для народа, а против. Всегда. Милиция — против. Чиновники — против. И всем надо давать. Если не дашь, никто ничего не сделает. В лучшем случае не сделают, а в худшем — сделают так, чтобы тебе стало настолько невыносимо, что ты в результате отдашь последнее. Кровососы. А ведь есть еще и бандиты, которые тоже хотят, чтобы их кормили. И мне это не нравится. Пусть я тут буду жить бедно, но я буду жить спокойно и не буду поить кровью всяких говнюков.
Ты знаешь, у меня больные легкие. Меня недавно проверяли на работе — совершенно никакого выдоха. В детстве я заболела пневмонией, и дура-врачиха определила, что у меня что-то с почками. И знаешь, как лечили? Прикладыванием льда. Ты можешь представить? У тебя пневмония, а тебе прикладывают лед. Меня довели до такого состояния, что я чуть коньки не отбросила. Мне был всего год и месяц, кажется. Родители рассказывали, что из такого пухлого круглощекого пупса, из румяной девочки я превратилась в скелет, обтянутый кожей. И врачи сказали матери: либо она выживет сама, либо нет, больше мы ничего сделать не можем.
И таких случаев ведь масса! Моей матушке, которая заболела гепатитом, поставили диагноз «пневмония». И лечили от пневмонии, в то время как у нее печень умирала. И она лежала в больнице и ела вместе с другими людьми, а у нее был вирусный гепатит. И никто за подобное не ответил: ну, ошиблись, подумаешь, ну, с кем не бывает...
Ну вот, значит, вернулась я и сразу стала думать, куда бы снова рвануть. В Германию было нельзя: высокие зарплаты, но тебя сдадут в два счета. Англия — очень заманчиво, но шмонают бешено. Мне это не подходит, я хочу спокойной жизни. Франция — хорошие зарплаты, плюс я знаю французский, но там никого знакомого не было, никаких зацепок...
А в Испании нашелся приятель. Знакомый знакомых. Я позвонила этому чуваку, его Сергеем звали, он говорит: да, здесь классно, солнечно, приезжай, конечно, я найду тебе работу, будешь жить у меня, я тебя встречу.
В результате я провела в России только пять месяцев. В июне вернулась из Израиля, а в ноябре уже укатила в Испанию. Сделала визу, купила билет на автобус Москва – Барселона, «Евролайнс». Огромный автобус, трехосный. Человек на 70. Ехала трое суток. Тяжело было первое время, до Милана он был забит битком, а потом уже ехал полупустым. После Милана я уже смогла прилечь на двух сиденьях, очень удобно. Так, полулежа, проехала остаток маршрута. Там кино показывали, раз в четыре часа — остановка, можно выйти, размять ноги, что-нибудь перекусить. Но самое главное — дешево.
В Барселоне меня встретил Серега. Я привезла ему виски в подарок, а он мне: зачем виски, мы же русские, мы пьем водку.
Он и его подруга жили в Санта-Кристине, это на побережье Коста-Брава, на севере, под Жироной. Там я с ними провела два месяца. Они принимали хорошо. Никто от меня ничего не прятал, все, что они ели, то ела и я. Если они шли в ресторан, в бар, всегда брали меня с собой. И я ни за что не платила.
Когда я приехала в Испанию, у меня в кармане было 300 евро. Это нормально. Вполне можно прожить месяц. 150 заплатить за комнату и на 150 жить. Это была, конечно, авантюра, но меньшая, чем поездка в Израиль: я приехала к знакомому, мне было, где спать, где жить.
Санта-Кристина — прекрасный городок, очень красивое место с невероятным полем для гольфа. Но работы там не было.
Два месяца я прожила как на курорте. И проблема была именно в этом: там было слишком хорошо и комфортно жить, чтобы искать работу.
Серега этот, который меня приютил, сам работал на стройке, получал какие-то смешные деньги, 750 евро, кажется. И очень любил понтоваться, выдавать желаемое за действительное. Вот и мне пообещал найти работу, но в результате ему все время что-то мешало ее искать: то бензин кончился, то машина сломалась, то он устал, то пива напился... Вот, говорит, поедем через неделю и спросим. Проходит очень длинная для меня неделя: я же не работаю, и время для меня тянется очень медленно. И мы никуда не едем. И я даже не спрашивала, почему не поехали, и так всё, в принципе, было понятно, без вопросов. Потому что на все мои вопросы всегда был один ответ: да не ссы, найдем, все будет хорошо, вот мне шеф обещал, то-сё... В результате два месяца прошло, а воз и ныне там.
Пару раз я ездила сама в Барселону, покупала газеты, искала в них объявления о работе. Я ведь приехала уже с языком — перед поездкой начала учить испанский дома. У меня был хороший учебник, и я прошла уроков 20, наверное. Но ни хуя я в этих газетах не нашла, а вот каждая такая поездка обходилась мне в 25 евро. Это было очень дорого. Деньги, которые я привезла с собой, те несчастные 300 евро, они постепенно таяли. И мне было страшно, реально страшно. И я уже грешным делом начала подумывать, а не вернуться ли мне обратно, в гребаные Ессентуки. Типа пожила на курорте, отдохнула, пора домой…
И тут позвонила Серегина приятельница, Оксанка. Говорит, есть для Надьки работа, у Вовчика, в Барселонете. Вовчик — хохол, у него было две или три бригады, которые занимались ремонтами квартир. Вовчик предложил мне 3 евро в час. О-кей, говорю, согласна. Я тогда была согласна на что угодно.
И я там стены долбила долотом, шпаклевала, штукатурила, красила. Я научилась делать все, сейчас одна могу сделать ремонт любого уровня. Хотя мне все это строительство никогда не нравилось. Я вообще научилась делать массу вещей, которые мне не нравятся. Я могу сделать первоклассный ремонт. Могу преподавать французский. Я могу продавать: кого угодно уболтаю купить что угодно. Но люблю я работать одна — тихо и спокойно. Чтобы можно было воткнуть в уши плеер и заниматься своим делом в свое удовольствие. На стройке тоже, в принципе, можно было бы работать, но там вечно грязь, пыль, краска, ты весь в говне с ног до головы. Мне такое не нравится — вся эта пыль и грязь на тебе и в легких.
Со мной Толик работал, хороший парень. Когда с работы шли, он всегда к себе звал: давай, говорит, заходи, поужинаем вместе. Может, он так подкатывал, конечно, не знаю, но я виду не подавала, держала дистанцию. Хороший чувак, душевный, но не в моем вкусе. Он раньше мусорком работал у себя в Сумах. Спасибо ему, он меня вначале подкармливал, потому что у меня была диета: две сосиски и немного риса на ужин, и на обед кусок какой-нибудь самой дешевой колбасы с куском хлеба, ну и яблоко. Нормально. Я была стройной, как кипарис, не то что сейчас, ага.
Жить я стала у Витьки с Оксанкой, которая мне эту работу нашла. Квартира была на Глориас, рядом с этим хуем, нашим знаменитым барселонским хуем из цветного стекла. Ночью он красивый. Я сейчас понимаю, что Оксанка нашла мне работу, потому что у них освободилась комната. И им нужен был нормальный жилец. Для них было выгодно поселить меня, знакомого человека, и найти мне работу, чтобы я могла за комнату им платить.
В той квартире было весело. Помню, пришла домой, а у меня на кровати в комнате лежит чувак. Коля. Мне говорят: ничего, поживет у тебя, это типа наш друг, ему некуда деться. А если не нравится — уебывай на хуй.
Витька с Оксанкой постоянно бухали. Он работал сварщиком в порту, и каждый вечер приводил домой каких-то матросов бухать. Весь порт был у нас дома. Приходит судно какое-нибудь, не важно, русское, украинское, кувейтское с русскими моряками – эти моряки у нас дома будут бухать стопроцентно в тот же вечер.
Оксана хорошо готовила. Ничего больше не делала. Только вкусно готовила и много пила. Бухала страшно. Витька уже спать пошел, лежит у себя там и орет через всю квартиру: «Оксана, иди спать!» Потр...ся, наверное, хотел, не знаю. Она ему из кухни: «Ща, Вить, приду». Он: «Иди спать, су.., хватит бухать!» Она: «Ща иду, ща, типа вот тока со стола уберу». Через 15 минут опять то же самое. Оксана пока не допьет все, что есть, спать не пойдет.
В квартире было четыре комнаты. Одну занимали мы с этим чуваком, которого девать было некуда. Во второй жили Витя с Оксаной. Еще в одной, совсем малюсенькой комнатке, жил Вовка-осетин. Четвертую комнатушку без окон использовали как чулан, складывали туда всякое барахло: Витины велосипеды, тренажеры, которые Оксана себе купила по пьяни.
Короче, я, этот хрен Коля и Вовка-осетин, мы втроем платили 450 евро. А квартиру Витя с Оксаной снимали за 390. То есть они еще 60 евро имели сверху.
Через неделю или две Вовчик-хохол мне говорит: ты хорошо работаешь, и мы тебе, наверное, не три евро в час платить будем, а три пятьдесят. О, спасибо!
Я была ответственной и делала все, что мне скажут. Остальные у них были стаканы, могли запить и не выйти. А я всегда работала добросовестно, около меня не надо было стоять.
Я занималась ремонтами квартир примерно месяцев 7. С тех пор Барселонету терпеть не могу, знаю ее вдоль и поперек, 10 квартир там сделала. Потом меня уволили. Если бы я проработала там год, могла бы обратиться в суд… Тогда у меня было бы право требовать вид на жительство, и помимо этого работодатель заплатил бы мне кучу денег — то, что должен был платить, но не платил, поскольку я нелегал. Поэтому нелегалов увольняют месяцев через 8, чтобы те не могли пойти в суд.
На ремонтах я получала около восьмисот евро в месяц. 150 платила за жилье, немного отсылала в Ессентуки, денег вечно не хватало. Последнюю зарплату Вовчик мне так и не заплатил, хохол чертов. Часть мне кое-как, чудом буквально, удалось вырвать из его цепких когтистых лапок. И то слава богу.
Когда меня уволили, я открыла желтые страницы и стала звонить. Звонила месяца полтора. Звонила и ездила с утра до вечера из конторы в контору. И так нашла Хавьера. Вначале он нанимал меня на разовые уборки. Но я очень хорошо работала, и тогда его бригадирша говорит: все, нужно брать эту русскую, она очень хорошо работает.
Сначала я получала у Хавьера триста-четыреста евро от силы. Очень мало. Потому и жила у Оксанки с Витькой, в этом бардаке, потому что там всегда можно было получить отсрочку с оплатой.
А потом Хавьер стал платить мне нормальные деньги, он взял меня на постоянную работу и согласился помочь получить вид на жительство.
Чем я занимаюсь? Я мою окна, витрины… Я — мойщик стекла. Кроме стекол, я убираю паркинг. Я получила удостоверение, закончила курсы интенсивные для работы на разных машинах. Есть два типа машин: на которых сидишь и которые толкаешь. Вот я толкаю, к сожалению. Но та, на которой сидишь, она просто дороже раза в три. Тысяч 10 евро стоит. Нет смысла покупать такую в такую маленькую фирму, как наша. Но в основном, я мою стекла — в офисах.
Тем временем Оксана с Витей тоже уехали из Барселоны и из моей жизни, и я сменила квартиру, переехала сюда — в это чудесное место, в пригород Барселоны.
Сдала на права. Теорию сдала с первого раза, а вождение — с четвертого.
Как только получила вид на жительство, перевезла в Испанию сына. Влад приехал сюда, не зная языка. И мы вместе записались на курсы каталанского. Первое время я сидела рядом и переводила ему то, что говорила преподавательница. В группе были, в основном, латиносы, и волей-неволей мы четыре раза в неделю по два часа с ними общались. Не сидели дома на печи, а шли и учили одновременно каталанский и кастильский. Потом Влад постепенно стал терять страх перед языком, начал знакомиться с людьми, со сверстниками… Теперь он утверждает, что знает испанский лучше меня. Я не спорю.
Но я знаю людей, которые до фига здесь прожили и не говорят на испанском. Вот у подруги муж художник, 12 лет уже в Барселоне, сидит на Рамбле, пишет портреты и двух слов на испанском связать не может. Потому что смотрит исключительно русское телевидение, общается с русскими друзьями, пьет русскую водку.
Я смотрю только испанское телевидение. Это и для языка полезно, и для нервной системы. На фига мне это говно, которое по русскому ящику показывают. Сплошные отрицательные эмоции.
Я живу все лучше и лучше. Купила машину. Подержанную, но хорошую. Хавьер дал денег в долг. Влад наконец-то живет своей жизнью и на свои деньги.
С Владом поначалу нелегко было. Я сначала устроила его посуду мыть, потом официантом. Пока он не знал языка, работал на кухне, потом выучил язык, устроился в ресторан. Нужно было ездить далеко, в другой город. И он почти всегда был недоволен. И даже в том баре, где он получал очень хорошие бабки и ни фига не делал, и то был недоволен. Все время жаловался, что хозяйка к нему придирается: затрахала, блин, маразматичка. Но если работаешь не на себя, так всегда будет: хозяин всегда козел.
Влад вначале тосковал здесь, рвался домой, к друзьям. Ну, я ему говорила: езжай, заодно в армию сходишь.
А муж в Испанию ехать не хочет. Он сейчас работает в Москве, продает мобильные телефоны. Ему не нравится Испания, он не знает языка, говорит: поехали работать в Москву, там мы русские — среди своих. А я говорю: мы там никому не нужны.
Если ты решил эмигрировать, то тебе нужно просто приехать. Лучше ехать к друзьям, которые смогут помочь на первых порах. А лучше всего, конечно, найти тут себе любимую девушку или парня предварительно. Лет на пять старше. Тогда можно и без денег ехать.
Как снять комнату? Заходишь в любой русский переговорник, переговорный пункт — место, где можно поговорить с Россией по дешевому тарифу — и там масса объявлений на русском языке висит: сдается комната, стоит столько-то. Сейчас комнаты стоят 200–300 евро в месяц.
Работу можно искать на пласа Каталунья. Там русская тусовка по субботам-воскресеньям. Скамейки на внешнем круге, ближе к магазину Fnac. Там по субботам и воскресеньям сидят русские, украинцы, грузины — ну, все из бывшего СССР. Те, кто ищет, и те, кто продает работу. В основном, стройка, уборка или за кем-то ухаживать.
Очень важно выучить язык. И приехать в страну хотя бы с минимальным уровнем.
Вот моему шефу пофиг, какой я национальности. Главное, чтобы я разговаривала на их языке. Моя бригадирша – отличная тетка, у нас полное взаимопонимание, она меня уважает. Но она терпеть не может русских, которые три слова не могут сказать по-испански. Потому что, если ты не понимаешь, что от тебя хотят, – это большая проблема. А проблемы никому не нужны. И спрашивается, на фига ты едешь в чужую страну, не зная языка. Возьми учебник да выучи хотя бы пару десятков слов, а потом уже езжай.
В результате они готовы брать латиносов, которые работают хуже нас, но зато всё понимают. И ничего не испортят.
Вот я тебе наговорила про всякие ужасы своей жизни, но я тебе скажу: я здесь стала спокойнее. Я ехала сюда за деньгами, а тут поняла, что деньги — это не главное. А главное — возможность спокойно жить. В России, даже если я буду получать миллионы, у меня никогда не будет спокойной жизни.
В России у меня не было возможности каждый день принимать душ. А тут – душ на пляже. То есть даже если тебе жить негде и денег нет, ты можешь пойти на пляж и помыться там, понимаешь? А в Ессентуках, чтобы помыться, надо было ехать к свекрови. Похуй: зима, мороз…
Поэтому к государству российскому я никаких теплых чувств не испытываю. К государству. Но страна мне нравится, природа нравится, люди... Там много людей живет хороших, но испорченных нищетой, рабством и вечным страхом. Поэтому в России все злые, а если их вывезти сюда, в Испанию, они тут все превратятся в таких вот добряков вроде меня.
И я тебе вот еще что скажу. Если вдруг меня сейчас депортируют из Испании по какой-то причине, я если и вернусь в Россию, то только за тем, чтобы снова оттуда свалить. Я начну все сначала.
Ты пойми одну вещь: в Европе, являясь бесправным нелегалом без документов, ты чувствуешь себя не хуже, а возможно, даже и лучше..
________________________________
OpenSpace.ru (из архива)
(продолжение)
везде кровати, кровати, кровати. То есть в этой крохотной двухкомнатной квартирке жило человек 16, наверное: мужчины, женщины, все вперемешку, но, в основном, конечно, мужчины. Кроме меня, там было еще три или четыре бабы. Но я, если честно, больше с мужиками люблю общаться, баб не очень люблю.
И я походила, посмотрела и поняла, что мне даже матраса нет. Сходила в туалет. Вечером еще есть возможность сходить в туалет, а вот утром туда фиг попадешь — что хочешь, то и делай: или терпи, или на улицу беги, если невтерпеж.
Перекусила. И все как-то непривычно. У Пекарского я раньше полуночи с работы не возвращалась, а тут пять часов вечера, и что делать? А в квартире даже телевизора не было, а если бы и был, то вряд ли помог — все передачи на иврите. И я подумала, что же я буду делать в этом спальном городке с белыми домами. Без понятия. В Тель-Авиве такой проблемы никогда не было: можно в море искупаться или просто пойти шататься по городу. Тель-Авив — это такой веселый европейский город: магазины, витрины, люди, движуха.
Короче, я сразу в тот же день звоню этому Пекарскому, Габи его звали, Габриель. Звоню, как в том фильме, «виноват, был неправ, исправлюсь». — «Да, конечно, возвращайся, не проблема».
По Владу и даже по Валерке я, конечно, ужасно скучала. Представь, ведь я им полгода не звонила. Только письма писала короткие, а так хотелось услышать голос сына. А переговорный пункт был буквально через дорогу, но он открывался позже, чем открывались мы. До него было рукой подать, но я же на работе, я не могла вот так встать и пойти на переговорный пункт, даже на пять-десять минут.
Правда, на тоску, честно говоря, не оставалось времени и сил, я пахала с утра до вечера и уставала страшно.
Потом уже, когда я добилась у Пекарского, чтобы он нам с Колькой по очереди давал выходные, я смогла наконец звонить домой. В кабаке нас трое работало: я, Колька и Лея, хозяйка, а в будние дни можно было вполне справиться вдвоем. Меня, кстати, они Че Геварой прозвали, потому что я там вечно бунтовала, права качала. Колька молчал, а я все время акции протеста устраивала.
Денег домой первые полгода я тоже не высылала, как-то ничего не накопилось. Я из хостела переехала на квартиру к одним алимам, пацанам молодым, а они меня жестоко наебали. Мне так хотелось стабильности, что я дала им денег за месяц вперед, а через два или три дня нас с этой квартиры выгнали на фиг на улицу. Оказалось, что эти пацаны давно ничего не платили, а мои деньги, которые я им отдала, пропили и потратили на траву.
Слава богу, я не много потеряла, потому что сняла у них не комнату даже — я в салоне у них жила, на диване. И заплатила им чуть больше ста долларов — тогда цены были довольно низкие. И когда я оказалась на улице, я снова обратилась к Габи, и он помог мне снять нормальное жилье рядом, в двух шагах от работы. Это была крохотная студия — комната с кухней, без окон. За 400 долларов в месяц. И я была рада: после хостела, после всех этих мытарств эта клетушка показалась мне царскими хоромами. Тем более что я никогда не была избалована особым комфортом — я же тебе рассказывала, как мы в Ессентуках жили.
Валерке с Владом нелегко было, они вещи продавали, чтобы выжить… Валерка молодец, потому что мне, конечно, тяжело было — одной, в чужой стране, без документов, без прав, но это был мой выбор, а ему пришлось еще о сыне заботится. Он ведь мог тупо спиться, как многие тогда, или другую бабу себе найти, более покладистую, он у меня ведь мужик ничего, приятный, не урод — желающие бы нашлись, думаю. А он молодец, достойно себя повел, надо отдать ему должное, и я ему всегда буду за это благодарна.
В конце концов я начала высылать им какие-то деньги, небольшие: сначала сто, потом двести долларов в месяц. Для них это было хорошее подспорье.
Пекарскому я нравилась. Несмотря на все мои демарши и выступления, когда я объявила, что ухожу, он предложил мне большие деньги только, чтобы я осталась. Он был согласен платить мне тысячу долларов, плюс питание, плюс выходные — ты понимаешь, это были очень хорошие деньги, а тем более для нелегала без документов.
Но я, прости, просто задолбалась у него работать. И ушла. К тому времени Светку тоже уволили, и она жила со мной, в моей квартире, которая без окон. Мы с ней вдвоем на кухне, на диване спали, а спальню я сдавала одному чуваку, Боре. Он вечно не платил вовремя, не работал, лежал целым днями. Если появлялись у него какие-то деньги, то он сразу тратил их на бардаки. Светка мне всегда говорила: вот Боря сегодня грустный, опять пошел в бардак и не смог ... за полчаса. Я этого, если честно, не понимаю. Что за кайф ( ...) этих, прости, многостаночниц, когда куча мужиков проходит до тебя, куча — после тебя. Впрочем, не мне судить, каждому свое.
А Светка работала на частных пляжах, с шезлонгами и топчанами. С утра подрывалась, часов в пять, и летела на пляж, расставляла рядами топчаны. И когда кто-то на топчаны садился, она подбегала и брала деньги. Если нужен зонтик, плати за зонтик, она принесет и закопает тебе этот зонтик. Так целый день. А вечером она шезлонги собирала и связывала цепью. Она была черной, как уголек, и пляж ненавидела люто. Это сезонная работа, поэтому платили хорошо. Около тысячи долларов Светка, кажется, получала.
И когда она уволилась, то пришла жить ко мне. Она у меня просто так жила, не платила.
И вот в этот момент одна знакомая, которая работала в русском магазине, сказала, что одна фирма нанимает людей для уборки помещений. А у меня уже было фальшивое удостоверение — разрешение на работу. И я уволилась из кабака и пошла убирать офисы.
О том, что я ушла от Пекарского, я не жалела ни секунды. Да, он ко мне прекрасно относился, и я зарабатывала там неплохие деньги, но это была адская совершенно работа. А Колька с ним остался. Колька же молдаванин, а у молдаван с торговлей лучше. Колька потом собирался свой бар открыть на Наве Шаанан. Не знаю, открыл или нет.
Мы убирали офисы в огромном медицинском комплексе под Тель-Авивом. Хозяином нашей фирмы был израильтянин, мужик молодой, а жена у него была украинка, Алёна. И я работала у них, получала 1000 долларов.
По фальшивым документам я была Ирина. Конечно, все вокруг знали, что документы у меня фальшивые, и звали меня Надей. Все, кроме полиции. Я была русская, разговаривала только на русском, в Израиль попала с мужем-евреем — такая у меня была легенда, довольно распространенный вариант.
Я очень многому научилась в эмиграции, это колоссальный жизненный опыт. Эмигранты — такой народ, они готовы браться за любую работу и всегда говорят «да». Умеешь строить? — Да. Умеешь красить? — Да. Петь? — Да. Танцевать? — Да.
Я на одной стройке подрабатывала, и там нужно было стенку стеклянную построить, из таких полупрозрачных блоков. Ну, нас спросили: сумеете? Мы, естественно: не вопрос. Целый день с этой стенкой проебались и без толку. Начальник потом распсиховался, чуть не поубивал нас всех. Как потом выяснилось, строили мы бордель, очень крутой бордель: ковровые дорожки, зеркала — для богатых, в индустриальной зоне Тель-Авива.
Работала я много. До шести вечера занималась уборкой в медицинском комплексе, потом, после восьми, мыла лестницы в одном учебном центре и три раза в неделю в одном кабаке на Наве Шаанан мыла посуду, приходила по ночам и мыла. В результате у меня получалось около двух тысяч долларов в месяц — большие деньги.
К этому времени прошел год, как я жила в Израиле. Светка вернулась в Ессентуки. Сказала, хватит с меня, и свалила домой. А мне нравился Тель-Авив, впервые в жизни я получала там настоящие деньги, впервые могла обеспечить себя и сына.
Летом ко мне в гости приехали Валерка с Владиком. Мужикне баба, ему запросто выдали бизнес-визу и без проблем впустили в страну. Мы провели волшебный месяц вместе, постоянно ездили на какие-то экскурсии. До этого я никуда не ходила, нигде не была. Разве только гуляла вдоль моря. Да и времени у меня не было на удовольствия. А когда они приехали, я отказалась от всех своих шабашек, чтобы у меня было свободное время.
Мы много чего купили: фотоаппарат, видеокамеру, видеомагнитофон, телевизор. Ездили на побережье: барбекю, все дела. Мы не думали ни о еде, не думали, хватит ли нам денег. Возможно, этот месяц был самым счастливым за всю нашу совместную жизнь.
Пару раз мы сходили в Тель-Авиве в мой любимый бар. Там подавали красное ирландское пиво «Килкенни», мое любимое. Я уже не помню, как называется этот бар, он находился прямо рядом с американским посольством, на побережье. Выходишь из бара, и вот уже море перед тобой, метрах в двадцати. Там была живая музыка: гитары, саксофон — всю ночь, огромные столы дубовые. В проходах танцевали рок-н-ролл. Хозяин — потрясающий чувак, он танцевал просто отчаянно, мог с какой-нибудь чувихой так зажечь, что толпа вокруг буквально стояла на ушах. Очень душевная атмосфера, вечером туда было нереально попасть.
В этом баре был теракт. В три часа ночи, кажется, шел террорист по улице, с поясом смертника. И, конечно, он выбрал этот бар, потому что там было полно народу. И охранник не пустил его внутрь, террорист взорвал себя на входе. В результате погиб охранник и этот бедолага-террорист. Много было раненых. Если бы охранник впустил смертника, было бы гораздо больше жертв. А так он, конечно, разглядел, что что-то не так с этим парнем. Какой-то араб... Охранник сказал, нет мест.
Про евреев много чего говорят, но я их люблю, хотя они меня и выкинули в результате из страны. Очень хороший народ. Я не про ортодоксов, а про обычных людей. Вот убираешь у них в офисах, они тебе всегда и кофе предложат, и поесть что-нибудь — сыра, питы, салата: ну, что ты вечно бежишь, куда ты так торопишься, садись, посиди, расскажи, как дела. Подарки — на еврейский Новый год, на еврейскую Пасху... В Испании такого нет, здесь никто тебе кофе не предлагает. Мне кажется, это оттого, что страна бедная, но, может, причина в чем-то другом.
Когда муж с сыном уезжали, я рыдала. Мне так не хотелось с ними расставаться, так не хотелось, чтобы это счастливое время закончилось. Валерка тоже мог бы остаться в Израиле, и он хотел, потому что видел, что у меня все сложилось удачно, но нужно было за Владом присматривать, он все-таки был недостаточно взрослым и самостоятельным, ему нужно было школу закончить.
Я прожила в Израиле еще два года, два прекрасных года, а потом все рухнуло в один день.
Рано утром я пошла на работу, иду и вижу, что полиция проверяет документы у людей на остановке напротив моего дома. У иммиграционной службы не было специальных полицейских машин, они ездили на обычных пассажирских микроавтобусах. И вот такой фургончик стоял неподалеку. И я от греха подальше решила пройтись пешком до следующей остановки. Иду себе беззаботно, на углу стоит чувак в белой майке и джинсах у пробитого колеса машины, облокотился на эту машину, а я иду мимо, быстро иду, спешу на автобус. И вдруг этот чувак: «Ваши документы?»
Я с равнодушным лицом достаю документы, и тут — фигак! — у меня отклеилась фотография. Левый уголок вверху. Всё. Постойте, гражданочка, проверим в компьютерной базе. Начинаются вопросы: кто вы? как зовут вашего мужа? где живете? Полчаса они меня мурыжили, потом отвезли домой, дали переодеться и собрать вещи.
Со мной провели два допроса, спрашивали, где я взяла фальшивые документы, третье-десятое, потом дали подписать бумагу, что я тринадцать лет не имею права въехать в Израиль, и всё.
Незадолго до ареста моего прошел слух, что будет много облав. И мои друзья предлагали мне уехать на время в провинцию, от греха подальше. Они сами переехали на север Израиля, в маленький городок. Я с ними не поехала, потому что у меня было много хорошей работы в Тель-Авиве, я жила в центре города в неплохой квартире, которую уже обставила своей мебелью, и мне не хотелось все это так оставлять. В результате я потеряла все. И эту гребаную мебель тоже.
На следующее утро после допроса меня отвезли в аэропорт, я купила билет на самолет. Все это время меня сопровождала полиция — без наручников, но до самого трапа.
Рядом со мной летел мужик, летел в отпуск. Он достал бутылку гданьской водки, и я выпила с ним, и меня начало трясти, буквально как в лихорадке. Я поняла, всей шкурой почувствовала, что моя старая жизнь кончилась. А мой сосед допил остатки водки, и, когда прилетели, он в Домодедово просто рухнул на скамеечку рядом с багажным транспортером и уснул. При этом у него должна быть пересадка в другом аэропорту, а он был никакой, в жопу пьяный.
А меня пригласили в милицию, отдали российский паспорт. Спросили, а что, мол, такое? Я говорю, вот типа нелегально. На меня так с ухмылкой глянули, мол, понятно, чем ты там зарабатывала. Но никаких наездов. Добро пожаловать на Родину. Одним словом, Россия приняла меня хорошо.
Из Домодедово я уехала в Шереметьево, переночевала там ночь и потом улетела в Минводы.
Испания
Я вернулась в Россию в 2003 году и сразу же стала думать, куда уехать. Оставаться я не хотела. Мне в России было плохо. Все продажное. Власти — не для народа, а против. Всегда. Милиция — против. Чиновники — против. И всем надо давать. Если не дашь, никто ничего не сделает. В лучшем случае не сделают, а в худшем — сделают так, чтобы тебе стало настолько невыносимо, что ты в результате отдашь последнее. Кровососы. А ведь есть еще и бандиты, которые тоже хотят, чтобы их кормили. И мне это не нравится. Пусть я тут буду жить бедно, но я буду жить спокойно и не буду поить кровью всяких говнюков.
Ты знаешь, у меня больные легкие. Меня недавно проверяли на работе — совершенно никакого выдоха. В детстве я заболела пневмонией, и дура-врачиха определила, что у меня что-то с почками. И знаешь, как лечили? Прикладыванием льда. Ты можешь представить? У тебя пневмония, а тебе прикладывают лед. Меня довели до такого состояния, что я чуть коньки не отбросила. Мне был всего год и месяц, кажется. Родители рассказывали, что из такого пухлого круглощекого пупса, из румяной девочки я превратилась в скелет, обтянутый кожей. И врачи сказали матери: либо она выживет сама, либо нет, больше мы ничего сделать не можем.
И таких случаев ведь масса! Моей матушке, которая заболела гепатитом, поставили диагноз «пневмония». И лечили от пневмонии, в то время как у нее печень умирала. И она лежала в больнице и ела вместе с другими людьми, а у нее был вирусный гепатит. И никто за подобное не ответил: ну, ошиблись, подумаешь, ну, с кем не бывает...
Ну вот, значит, вернулась я и сразу стала думать, куда бы снова рвануть. В Германию было нельзя: высокие зарплаты, но тебя сдадут в два счета. Англия — очень заманчиво, но шмонают бешено. Мне это не подходит, я хочу спокойной жизни. Франция — хорошие зарплаты, плюс я знаю французский, но там никого знакомого не было, никаких зацепок...
А в Испании нашелся приятель. Знакомый знакомых. Я позвонила этому чуваку, его Сергеем звали, он говорит: да, здесь классно, солнечно, приезжай, конечно, я найду тебе работу, будешь жить у меня, я тебя встречу.
В результате я провела в России только пять месяцев. В июне вернулась из Израиля, а в ноябре уже укатила в Испанию. Сделала визу, купила билет на автобус Москва – Барселона, «Евролайнс». Огромный автобус, трехосный. Человек на 70. Ехала трое суток. Тяжело было первое время, до Милана он был забит битком, а потом уже ехал полупустым. После Милана я уже смогла прилечь на двух сиденьях, очень удобно. Так, полулежа, проехала остаток маршрута. Там кино показывали, раз в четыре часа — остановка, можно выйти, размять ноги, что-нибудь перекусить. Но самое главное — дешево.
В Барселоне меня встретил Серега. Я привезла ему виски в подарок, а он мне: зачем виски, мы же русские, мы пьем водку.
Он и его подруга жили в Санта-Кристине, это на побережье Коста-Брава, на севере, под Жироной. Там я с ними провела два месяца. Они принимали хорошо. Никто от меня ничего не прятал, все, что они ели, то ела и я. Если они шли в ресторан, в бар, всегда брали меня с собой. И я ни за что не платила.
Когда я приехала в Испанию, у меня в кармане было 300 евро. Это нормально. Вполне можно прожить месяц. 150 заплатить за комнату и на 150 жить. Это была, конечно, авантюра, но меньшая, чем поездка в Израиль: я приехала к знакомому, мне было, где спать, где жить.
Санта-Кристина — прекрасный городок, очень красивое место с невероятным полем для гольфа. Но работы там не было.
Два месяца я прожила как на курорте. И проблема была именно в этом: там было слишком хорошо и комфортно жить, чтобы искать работу.
Серега этот, который меня приютил, сам работал на стройке, получал какие-то смешные деньги, 750 евро, кажется. И очень любил понтоваться, выдавать желаемое за действительное. Вот и мне пообещал найти работу, но в результате ему все время что-то мешало ее искать: то бензин кончился, то машина сломалась, то он устал, то пива напился... Вот, говорит, поедем через неделю и спросим. Проходит очень длинная для меня неделя: я же не работаю, и время для меня тянется очень медленно. И мы никуда не едем. И я даже не спрашивала, почему не поехали, и так всё, в принципе, было понятно, без вопросов. Потому что на все мои вопросы всегда был один ответ: да не ссы, найдем, все будет хорошо, вот мне шеф обещал, то-сё... В результате два месяца прошло, а воз и ныне там.
Пару раз я ездила сама в Барселону, покупала газеты, искала в них объявления о работе. Я ведь приехала уже с языком — перед поездкой начала учить испанский дома. У меня был хороший учебник, и я прошла уроков 20, наверное. Но ни хуя я в этих газетах не нашла, а вот каждая такая поездка обходилась мне в 25 евро. Это было очень дорого. Деньги, которые я привезла с собой, те несчастные 300 евро, они постепенно таяли. И мне было страшно, реально страшно. И я уже грешным делом начала подумывать, а не вернуться ли мне обратно, в гребаные Ессентуки. Типа пожила на курорте, отдохнула, пора домой…
И тут позвонила Серегина приятельница, Оксанка. Говорит, есть для Надьки работа, у Вовчика, в Барселонете. Вовчик — хохол, у него было две или три бригады, которые занимались ремонтами квартир. Вовчик предложил мне 3 евро в час. О-кей, говорю, согласна. Я тогда была согласна на что угодно.
И я там стены долбила долотом, шпаклевала, штукатурила, красила. Я научилась делать все, сейчас одна могу сделать ремонт любого уровня. Хотя мне все это строительство никогда не нравилось. Я вообще научилась делать массу вещей, которые мне не нравятся. Я могу сделать первоклассный ремонт. Могу преподавать французский. Я могу продавать: кого угодно уболтаю купить что угодно. Но люблю я работать одна — тихо и спокойно. Чтобы можно было воткнуть в уши плеер и заниматься своим делом в свое удовольствие. На стройке тоже, в принципе, можно было бы работать, но там вечно грязь, пыль, краска, ты весь в говне с ног до головы. Мне такое не нравится — вся эта пыль и грязь на тебе и в легких.
Со мной Толик работал, хороший парень. Когда с работы шли, он всегда к себе звал: давай, говорит, заходи, поужинаем вместе. Может, он так подкатывал, конечно, не знаю, но я виду не подавала, держала дистанцию. Хороший чувак, душевный, но не в моем вкусе. Он раньше мусорком работал у себя в Сумах. Спасибо ему, он меня вначале подкармливал, потому что у меня была диета: две сосиски и немного риса на ужин, и на обед кусок какой-нибудь самой дешевой колбасы с куском хлеба, ну и яблоко. Нормально. Я была стройной, как кипарис, не то что сейчас, ага.
Жить я стала у Витьки с Оксанкой, которая мне эту работу нашла. Квартира была на Глориас, рядом с этим хуем, нашим знаменитым барселонским хуем из цветного стекла. Ночью он красивый. Я сейчас понимаю, что Оксанка нашла мне работу, потому что у них освободилась комната. И им нужен был нормальный жилец. Для них было выгодно поселить меня, знакомого человека, и найти мне работу, чтобы я могла за комнату им платить.
В той квартире было весело. Помню, пришла домой, а у меня на кровати в комнате лежит чувак. Коля. Мне говорят: ничего, поживет у тебя, это типа наш друг, ему некуда деться. А если не нравится — уебывай на хуй.
Витька с Оксанкой постоянно бухали. Он работал сварщиком в порту, и каждый вечер приводил домой каких-то матросов бухать. Весь порт был у нас дома. Приходит судно какое-нибудь, не важно, русское, украинское, кувейтское с русскими моряками – эти моряки у нас дома будут бухать стопроцентно в тот же вечер.
Оксана хорошо готовила. Ничего больше не делала. Только вкусно готовила и много пила. Бухала страшно. Витька уже спать пошел, лежит у себя там и орет через всю квартиру: «Оксана, иди спать!» Потр...ся, наверное, хотел, не знаю. Она ему из кухни: «Ща, Вить, приду». Он: «Иди спать, су.., хватит бухать!» Она: «Ща иду, ща, типа вот тока со стола уберу». Через 15 минут опять то же самое. Оксана пока не допьет все, что есть, спать не пойдет.
В квартире было четыре комнаты. Одну занимали мы с этим чуваком, которого девать было некуда. Во второй жили Витя с Оксаной. Еще в одной, совсем малюсенькой комнатке, жил Вовка-осетин. Четвертую комнатушку без окон использовали как чулан, складывали туда всякое барахло: Витины велосипеды, тренажеры, которые Оксана себе купила по пьяни.
Короче, я, этот хрен Коля и Вовка-осетин, мы втроем платили 450 евро. А квартиру Витя с Оксаной снимали за 390. То есть они еще 60 евро имели сверху.
Через неделю или две Вовчик-хохол мне говорит: ты хорошо работаешь, и мы тебе, наверное, не три евро в час платить будем, а три пятьдесят. О, спасибо!
Я была ответственной и делала все, что мне скажут. Остальные у них были стаканы, могли запить и не выйти. А я всегда работала добросовестно, около меня не надо было стоять.
Я занималась ремонтами квартир примерно месяцев 7. С тех пор Барселонету терпеть не могу, знаю ее вдоль и поперек, 10 квартир там сделала. Потом меня уволили. Если бы я проработала там год, могла бы обратиться в суд… Тогда у меня было бы право требовать вид на жительство, и помимо этого работодатель заплатил бы мне кучу денег — то, что должен был платить, но не платил, поскольку я нелегал. Поэтому нелегалов увольняют месяцев через 8, чтобы те не могли пойти в суд.
На ремонтах я получала около восьмисот евро в месяц. 150 платила за жилье, немного отсылала в Ессентуки, денег вечно не хватало. Последнюю зарплату Вовчик мне так и не заплатил, хохол чертов. Часть мне кое-как, чудом буквально, удалось вырвать из его цепких когтистых лапок. И то слава богу.
Когда меня уволили, я открыла желтые страницы и стала звонить. Звонила месяца полтора. Звонила и ездила с утра до вечера из конторы в контору. И так нашла Хавьера. Вначале он нанимал меня на разовые уборки. Но я очень хорошо работала, и тогда его бригадирша говорит: все, нужно брать эту русскую, она очень хорошо работает.
Сначала я получала у Хавьера триста-четыреста евро от силы. Очень мало. Потому и жила у Оксанки с Витькой, в этом бардаке, потому что там всегда можно было получить отсрочку с оплатой.
А потом Хавьер стал платить мне нормальные деньги, он взял меня на постоянную работу и согласился помочь получить вид на жительство.
Чем я занимаюсь? Я мою окна, витрины… Я — мойщик стекла. Кроме стекол, я убираю паркинг. Я получила удостоверение, закончила курсы интенсивные для работы на разных машинах. Есть два типа машин: на которых сидишь и которые толкаешь. Вот я толкаю, к сожалению. Но та, на которой сидишь, она просто дороже раза в три. Тысяч 10 евро стоит. Нет смысла покупать такую в такую маленькую фирму, как наша. Но в основном, я мою стекла — в офисах.
Тем временем Оксана с Витей тоже уехали из Барселоны и из моей жизни, и я сменила квартиру, переехала сюда — в это чудесное место, в пригород Барселоны.
Сдала на права. Теорию сдала с первого раза, а вождение — с четвертого.
Как только получила вид на жительство, перевезла в Испанию сына. Влад приехал сюда, не зная языка. И мы вместе записались на курсы каталанского. Первое время я сидела рядом и переводила ему то, что говорила преподавательница. В группе были, в основном, латиносы, и волей-неволей мы четыре раза в неделю по два часа с ними общались. Не сидели дома на печи, а шли и учили одновременно каталанский и кастильский. Потом Влад постепенно стал терять страх перед языком, начал знакомиться с людьми, со сверстниками… Теперь он утверждает, что знает испанский лучше меня. Я не спорю.
Но я знаю людей, которые до фига здесь прожили и не говорят на испанском. Вот у подруги муж художник, 12 лет уже в Барселоне, сидит на Рамбле, пишет портреты и двух слов на испанском связать не может. Потому что смотрит исключительно русское телевидение, общается с русскими друзьями, пьет русскую водку.
Я смотрю только испанское телевидение. Это и для языка полезно, и для нервной системы. На фига мне это говно, которое по русскому ящику показывают. Сплошные отрицательные эмоции.
Я живу все лучше и лучше. Купила машину. Подержанную, но хорошую. Хавьер дал денег в долг. Влад наконец-то живет своей жизнью и на свои деньги.
С Владом поначалу нелегко было. Я сначала устроила его посуду мыть, потом официантом. Пока он не знал языка, работал на кухне, потом выучил язык, устроился в ресторан. Нужно было ездить далеко, в другой город. И он почти всегда был недоволен. И даже в том баре, где он получал очень хорошие бабки и ни фига не делал, и то был недоволен. Все время жаловался, что хозяйка к нему придирается: затрахала, блин, маразматичка. Но если работаешь не на себя, так всегда будет: хозяин всегда козел.
Влад вначале тосковал здесь, рвался домой, к друзьям. Ну, я ему говорила: езжай, заодно в армию сходишь.
А муж в Испанию ехать не хочет. Он сейчас работает в Москве, продает мобильные телефоны. Ему не нравится Испания, он не знает языка, говорит: поехали работать в Москву, там мы русские — среди своих. А я говорю: мы там никому не нужны.
Если ты решил эмигрировать, то тебе нужно просто приехать. Лучше ехать к друзьям, которые смогут помочь на первых порах. А лучше всего, конечно, найти тут себе любимую девушку или парня предварительно. Лет на пять старше. Тогда можно и без денег ехать.
Как снять комнату? Заходишь в любой русский переговорник, переговорный пункт — место, где можно поговорить с Россией по дешевому тарифу — и там масса объявлений на русском языке висит: сдается комната, стоит столько-то. Сейчас комнаты стоят 200–300 евро в месяц.
Работу можно искать на пласа Каталунья. Там русская тусовка по субботам-воскресеньям. Скамейки на внешнем круге, ближе к магазину Fnac. Там по субботам и воскресеньям сидят русские, украинцы, грузины — ну, все из бывшего СССР. Те, кто ищет, и те, кто продает работу. В основном, стройка, уборка или за кем-то ухаживать.
Очень важно выучить язык. И приехать в страну хотя бы с минимальным уровнем.
Вот моему шефу пофиг, какой я национальности. Главное, чтобы я разговаривала на их языке. Моя бригадирша – отличная тетка, у нас полное взаимопонимание, она меня уважает. Но она терпеть не может русских, которые три слова не могут сказать по-испански. Потому что, если ты не понимаешь, что от тебя хотят, – это большая проблема. А проблемы никому не нужны. И спрашивается, на фига ты едешь в чужую страну, не зная языка. Возьми учебник да выучи хотя бы пару десятков слов, а потом уже езжай.
В результате они готовы брать латиносов, которые работают хуже нас, но зато всё понимают. И ничего не испортят.
Вот я тебе наговорила про всякие ужасы своей жизни, но я тебе скажу: я здесь стала спокойнее. Я ехала сюда за деньгами, а тут поняла, что деньги — это не главное. А главное — возможность спокойно жить. В России, даже если я буду получать миллионы, у меня никогда не будет спокойной жизни.
В России у меня не было возможности каждый день принимать душ. А тут – душ на пляже. То есть даже если тебе жить негде и денег нет, ты можешь пойти на пляж и помыться там, понимаешь? А в Ессентуках, чтобы помыться, надо было ехать к свекрови. Похуй: зима, мороз…
Поэтому к государству российскому я никаких теплых чувств не испытываю. К государству. Но страна мне нравится, природа нравится, люди... Там много людей живет хороших, но испорченных нищетой, рабством и вечным страхом. Поэтому в России все злые, а если их вывезти сюда, в Испанию, они тут все превратятся в таких вот добряков вроде меня.
И я тебе вот еще что скажу. Если вдруг меня сейчас депортируют из Испании по какой-то причине, я если и вернусь в Россию, то только за тем, чтобы снова оттуда свалить. Я начну все сначала.
Ты пойми одну вещь: в Европе, являясь бесправным нелегалом без документов, ты чувствуешь себя не хуже, а возможно, даже и лучше..
________________________________
OpenSpace.ru (из архива)
Я это запомнила, как Отче Наш.
Амуры (с) не туда целились!
Вкус нашего, забытого советского кефира
