Ага. Я тут. Весь день сегодня несла
чушь разумное, доброе, вечное в массы. Утомилась. Расскажу сейчас, как я вчера в мужском монастыре отжигала. В такие феерии вляпываться, еще и регулярно, вообще уметь-то нужно.
Писала чуть выше, напомню. Я сейчас нахожусь в Старочеркасске, где расположен мужской монастырь. Место очень древнее, сильное, политое кровью, намоленное. Я здесь в довольно сложном переломном периоде жизни. И решила я на свою голову исповедаться. Догматично православной я себя не назову, но считаю все религии и философские системы попыткой выразить некий Абсолют и принципы его "работы", а их ритуалы при разумном и осознанном подходе - вещи сильные и выверенные веками. Сам монастырь, кстати, мне тоже пришелся по душе. Нет ни пафоса, ни напускной духовности. Все такое настоящее. Впрочем, это присказка.
Постилась я с неделю. Вчера думаю, схожу, спрошу, когда и как там что. Как была, в джинсах, нацепила только на голову бирюзовый палантин и пошла. Спросила в лавке, что к чему. Мне говорят: в три служба, на ней и исповедуетесь сразу. А времени часов 10. Думаю, домой пилить, обратно потом... Тут из угла подает голос бабулия в скуфье: девочка, мол, а потрудиться не желаешь? А я ж любопытная! Я ж за любой кипиш, кроме копрофилии. Поторчать полдня в монастыре, посмотреть, поговорить, чем живут эти люди. Побыть в роли послушницы. Меня хлебом не корми - дай нос сунуть во что-то новое. Да и бескорыстный труд, мать его, облагораживает. Еще слово "воздастся" в памяти всплыло. Я ж с нездоровым блеском предвкушения говорю: хочу! Бабулия обрадовалась авансом, еще не подозревая, на что подписалась...
Пришли мы на подворье, показала он мне крыльцо, которое нужно покрасить. Выдала мне одежу, чтобы не испачкалась, ну я ж напялила поверх своей. Стала похожа на мухинскую колхозницу: цветастый халат чуть ниже колена, белая косынка, тапки. Вжилась в роль, сделала высокодуховную рожу, взяла ведро с водоэмульсионкой и пошла творить добро налево и направо. Тем временем к бабке пришла знакомая, и они ушли внутрь. Все было бы неплохо, если бы не одно но. Мой энтузиазм совершенно не отменяет того, что руки у меня растут... кхммм... из нее, родимой... На последней странице моего дневника есть живописание той степени неуклюжести, из-за которой мои близкие удивляются, что я смогла дожить до своего возраста.
С правой наружной стенкой крыльца я справилась, какое-то время у меня получается контролировать свое тело. Но долго я такой концентрации внимания на нем не выдерживаю. К середине правой внутренней стенки я все-таки разлила краску, художественно опрокинув ее на себя и на целлофан, которым были застелены ступеньки. Халат-то ладно, но как при его длине я залила джинсы от бедра - загадка даже для меня. Их пришлось снимать, сразу же застирывать, бабкины тапки туда же. Повесила. Вернулась на крыльцо, думаю, ладно, размажу краску с целлофана по левой внутренней стороне. Мазня получилась, конечно, редкая, потому что водоэмульсионка не в ведре стала подсыхать. Где-то по пути я еще вступила ногой в лужу краски в целлофане и оставила пару отпечатков своей лапки на самом крыльце. Не говоря о том, что без целлофана заляпала я и его само, и и перила, и бабкины туфли, которые стояли перед крыльцом.
Отмаза у меня была только одна: я нахожусь в том месте, где все можно списать на то, что так было угодно Богу. На то я и надеялась, когда бабка с теткой вышли. Мне кажется, что матушка Серафима потом долго каялась в грехах сквернословия и богохульства. В краске было все. Крыльцо, целлофан, я, халат, тапки, джинсы, бабка и прилегающий асфальт. Проводив тетку, она выдала мне тряпку и решила больше не пускать дело на самотек. Теперь она руководила процессом и трагично закатывала глаза, объясняя мне в третий раз, как оттирать краску. Минут через n-цать она вдруг что-то вспомнила, забежала в дом, вынесла булку монастырского хлеба и попросила догнать ушедшую тетку, которая забыла хлеб. Я ткнулась обуться, но тапки были мокрые, а ногами в краске лезть в свои замшевые Саламандры я не отважилась.
Я бежала по мужскому монастырю, по грунтовой дорожке. В цветном халате, белой косынке и босиком. Обляпанная краской. С булкой хлеба под мышкой. И думала: Анна, ты взрослый человек с парой высших образований, что за очередная х
я происходит в твоей жизни? И главное: как ее за один месяц происходит с тобой столько, сколько не происходит с некоторыми людьми за несколько лет??? Ответов я не нашла. Последний раз я задавала себе такой вопрос примерно с месяц назад, когда в какой-то часовне Краснодарского края меня с размазанной от слез тушью целовал незнакомый мужик, а потом я убегала от него по ступенькам, как та хренова Золушка.
Впрочем, все закончилось хэппиэндом. Крыльцо я докрасила и отмыла. Получилось терпимо, но если я приду и скажу, что хочу остаться в монастыре, я уверена, у матушки Серафимы случится неконтролируемый нервный тик. Джинсы отстирались. Полтора часа я рассказывала батюшке, какая я сволочь. Он качал головой и по-отечески улыбался. Домой я пришла поздно и странно улыбаясь. Дома были Гитлер с девушкой. Он спросил, чо как.
- Задница болит.
- Ха-ха! Что ты там делала???
- Не скажу!
- Ладно, мужики сами расскажут...
- Блин, на коленях стояла полтора часа.
- На коленях и задница теперь болит? Ха-ха-ха!!!
- Ррррр!!! Неудобно просто.
- Конечно, неудобно теперь. Особенно маме в глаза смотреть.
- Слуш, у меня был полный список грехов, кроме убийства. Вот ты сейчас провоцируешь меня удовлетворить мой перфекционизм и чувство завершенного дела.
На том и поговорили. Сегодня утром я причастилась. Батюшка попросил меня остаться и мы долго разговаривали. Все-таки мне здесь нравится. Максимум через месяц я опять буду спрашивать у себя: как, почему и доколе??? Впрочем, что я жалуюсь... Мне же нравится!