Повесть Л.Толстого Крейцерова Соната, запрещенная цензурой и лично Александром.
"Крейцерова Соната" распадается как бы на три части. Первая - Манифест, изложенный в "Послесловии". Вторая - это, собственно, история убийства. Третья - история убийства глазами убийцы. По идее, вторая и третья части должны были бы слиться воедино и стать иллюстрацией главного теоретико-философского тезиса Манифеста, но у меня они "не сливаются"). Первую историю можно постигать бесконечно, но всей глубины ее так и не постичь. Окунувшись в "Послесловие" можно, как пел Владимир Семенович, "И упасть на дно колодца, и там пропАсть, на дне колодца")) Толстой здесь воистину необъятен, охватывает своим видением чуть ли не все стороны бытия и во всех суждениях, как водится, идет до конца, "доискивается до корня". На мой взгляд, главный вопрос, который ставит Толстой : " Что в христианской картине мироздания значит плотская любовь?" И радикально заявляет, что христианину следует вообще отказаться от плотской любви. РПЦ тут же, ожидаемо, нарекла Т. "отрицателем жизни всего человечества", уточняя у графа : "Жизнь-то человеческая тогда и вовсе прекратится?" Ранее в "Записках сумасшедшего" и "Исповеди" Т. уже излагал истину, к которой пришел: "Жизнь есть бессмыслица. Общечеловеческая судьба - это Ничто." Поэтому и отвечает со знанием дела: " А зачем продолжаться роду человеческому? Зачем нам быть? Если нет никакой цели, если жизнь дана ради жизни, то незачем и жить". А если цель есть - "соединение всех существующих любовью", то вся жизнь человеческая - стремление к этому идеалу, на пути которого и встают преграды - страсти. Плотская любовь - это "самая злая и упорная страсть", которая мешает христианину достигнуть единственно верной жизненной цели - духовного единения человечества. "Так чего же,- вопрошает Т.,- христианину бояться прекращения биологического существования рода человеческого?" Ведь закономерно, что когда цель будет достигнута, случится Второе пришествие Христа и установится на Земле Царство Божие. И отказ от деторождения во имя нравственности не изменит сути основ мироздания, а лишь приблизит этот момент, когда "лев будет лежать с ягненком, и все существа будут соединены любовью". Вот и начнется истинная жизнь истинных людей, духовных и совершенных. Тут и возникает глубинное противоречие: если эта ведущая догма истинна, значит отказ от "плотского" вполне естественен, а если этот отказ - "сумасбродная галиматья", то "все ли в порядке" с истинностью догм? Вопрос завис. До сих пор, кажется, РПЦ оказалась не вполне готова к дискуссии с графом)
Третья часть - это закономерное стремление автора проиллюстрировать на "жизненном" материале основной тезис своего Манифеста: "Плотские отношения непременно и неукоснительно приводят к насилию". Но удалось ли это сделать Т. "в чистом виде"? Можно ли рассматривать образ Позднышева как явление типическое(а именно этого ждал от образа сам Т).? Порочное общество, не ведающее истины, растлевая и развращая, неизбежно растит внутри человека "зверя" и финал всегда предсказуем? Все бы ничего, да тут вмешивается явная пограничная организация психики Позднышева и смешивает все карты. Что это - данность или продукт влияния плотских страстей? И тогда какова степень воздействия именно плотской страсти на результат трагедии? В конце концов, это "подгонка под ответ" или сам ответ? У меня больше вопросов, чем ответов.
Вторая часть - собственно убийство. "Дьявол подсказал... И я сделался зверем. Злым и хитрым зверем". Что "спустило с цепи зверя" и привело его к финальной беспощадной атаке? Только ли плотское? Только ли страсть и ревность? Сначала, думаю, да. Но "водоразделом" и "рубиконом" стало, несомненно, исполнение " Крейцеровой Сонаты". Позднышев осознает, что в любой момент может прекратить визиты Скрипача. Но сознательно не делает этого. "Странная роковая сила влекла его". Он хотел постичь глубину зависимости своей супруги от Скрипача. Спровоцировать и проверить, так сказать, на деле. "С первой минуты я видел, что зверь, сидящий внутри них спросил: "Можно?" И ответил:"О, да. Очень". И Позднышев хотел выяснить насколько это "очень". И выяснил. И обомлел. На гениальность "Крейцеровой Сонаты" отозвались самые низменные струны души человеческой. Позднышеву открылось, что жена его - та, с которой "общение было сизифовой работой и с которой говорить было не о чем", на самом деле глубока и многогранна. И преступно скрывала все это время от мужа свое истинное лицо. Не считала нужным открыться? Имитировала "пустоту и простоту"? Вся жизнь - ложь? А ему - этому чужому красногубому скрипачу открылась? Он смог "победить, смять и перекрутить"? Ему, мужу, - только обертку - тело, а Скрипачу - душу- суть человеческую? Вот тут и взроптал "зверь". И пришел не просто смертельно отомстить. Пришел по ее душу: не отдала сама - заберу силой. И в поисках души разрушил тело. Разломал, уничтожил физически, разобрал, как глупую матрешку. Попытался вскрыть там, слева под грудью, где, говорят, и живет душа. А не найдя - с досадой бросил умирать, как выпотрошенную тряпичную куклу.
Дальнейшие метания Позднышева - это своеобразное "преступление без наказания". Он, конечно, обречен на вечное скитание, но не наказан обществом и не претерпел истинного раскаяния. Для меня откровенность Позднышева, доходящая порой до самобичевания, - не есть раскаяние. Это попытка "замести следы" и "фиговым листом" прикрыть ту главную причину - непомерную гордыню, которая, собственно, и выпестовала страшного "зверя".
